Рассказы о Дзержинском

На улице по-прежнему дула поземка. Было так темно, что даже снег не белел. И как далеко до Лубянки, как еще далеко!

Он шел сзади с наганом в руке. Дыхание с хрипом вырывалось у него из груди. Шуба не грела. Холодные волны, одна за другой, заливали спину. "Только бы не упасть! - думал он. - Только бы не упасть!"

- Послушайте, начальник! - сказал Симбирцев. - Комиссар или как вас там? Мне больше нечего терять, понимаете? У меня есть доллары, бриллианты, любая валюта. Отпустите, и все будет вашим. Состояние! Понимаете? Что выиграет ваша революция, расстреляв меня? Ничего! Но она много выиграет, сохранив вашу жизнь. А ваша жизнь непременно сохранится, если вы поправите ваше здоровье...

- Шагайте! - глухо сказал Веретилин. - Нечего болтать!

И они опять шли молча - десять шагов, и еще десять, и еще двадцать, пока их не остановил патруль, семь винтовок с примкнутыми штыками.

- Документы! - сказал сиплый от холода голос. - Предъявите документы, граждане.

Веретилин с невероятным облегчением опустил наган. И тотчас же наган сам выскочил из его ладони и повис только на ремешке. Рука ослабела, сил больше не было нисколько; он терял сознание.

- Помогите доставить задержанных в ВЧК, - сказал Иван Дмитриевич. - Я болен и ничего не соображаю.

Человек в солдатской шапке и в гражданском пальто, замотанный шарфом, отрядил двух красногвардейцев в помощь Веретилину, похлопал его по плечу, сказал: "Ничего, браток, еще не то бывает", - и свернул в переулок, а Иван Дмитриевич, едва переставляя ноги и уже совсем ни о чем не думая, пошел опять на Лубянскую площадь.

- Что за контрики? - спросил красногвардеец у Веретилина, кивая на спины идущих впереди.

- А?

- Что за контриков, спрашиваю, ведем?

- Я прилягу! - ответил Иван Дмитриевич. - Я тут прилягу и посплю. Дядя починил сапог, и теперь все в порядке.

- Сыпняк! - сказал другой красногвардеец. - Это уже не он говорит, это болезнь в нем говорит. Нет, товарищ дорогой, не приляжешь ты здесь, пойдешь ты с нами, и сдадим мы тебя твоим друзьям, чекистам. Давай, друг, шагай с нами!

И, держа винтовку правой рукой, красногвардеец левой обхватил Веретилина и заставил идти рядом.

- Шуба на тебе богатая! - сказал он. - В такой шубе и болеть жалко.

- Казенная небось! - сказал тот, что был помоложе. - Наверное, для больных выдают. Вот нашему Харченко, как заболел, выдали полушубок.

Слово "шуба" дошло до сознания Веретилина.

- Да, да, все дело в шубе! - быстро заговорил он. - Именно в шубе. Они попались на шубу, как на крючок. Енот, хорек, каракулевая шапка, а? Теперь я лягу! Пора!

Трое задержанных сидели на скамейке - у двери. Осокин дышал в озябшие пальцы, Симбирцев покусывал усы, обдумывая положение, вихрастый парень дремал. Ему было все равно - наняли, он и работал. И мамашу кормил параличную. Что же, бросить ее, чтобы помирала с голоду? Иван Дмитриевич, укрытый роскошной шубой, лежал на коротком диване и тихонько бредил.

Комиссар Павел Федорович Швырев угрюмо посматривал то на Веретилина, то на арестованных.

- Допросить их, что ли? - шепотом спросил Вася Свешников. - Чего они тут расселись?

Швырев подошел к Симбирцеву, спросил спокойно:

- Вас почему задержали?

- Не могу знать! - коротко, с достоинством ответил Симбирцев.

Павел Федорович смотрел на него молча, холодными светлыми глазами.

- Так-таки и не знаете?

- Не знаю, товарищ начальник.

- Гражданин начальник, - поправил его Швырев.

- С той минуты, когда меня арестует человек, отвечающий за свои действия, вы для меня станете гражданином начальником, - спокойно и ровно сказал Симбирцев. - Пока же я не могу лишить себя удовольствия называть вас товарищем!

Павел Федорович крепко сжал челюсти. На щеке у него задрожал мускул.

- Значит, вы ни в чем не виноваты?

- Вы все равно мне не верите! - сказал Симбирцев. - Зачем же мы теряем время?

- Нас задержал человек, находящийся в состоянии бреда, - раздраженно заговорил Осокин. - Теперь мы почему-то должны отвечать за его действия. Согласитесь сами, все это дико.

Вихрастый парень проснулся, утер рот ладонью и зевнул со стоном.

- Проверьте наши документы, обыщите нас, обыщите наши квартиры, наконец, - сказал Симбирцев, - но зачем же эти издевательства? Мы все трудовые люди; вот, пожалуйста, я лично работаю на почтамте, этот товарищ, - он показал на бекешу, - железнодорожник, а вот Евгений - он истинный пролетарий, сын дворника, погибшего в бою за власть Советов... Так, Евгений?

- А чего ж! - сказал вихрастый. - Ясное дело.