Рассказы о Дзержинском

Провоторов и братья Куроедовы подписать акт наотрез отказались. Быков сам вынес ящик из вагона, потащил на станцию и поставил возле клеенчатого дивана в "царской комнате". Ночь он проспал рядом с картинами, а рано утром его разбудил младший Куроедов с телеграммой. В телеграмме было сказано, что Быков Петр с получением настоящего уведомления от работы отстраняется и что таковому Быкову надлежит немедленно возвратить картины владельцам, а самому выехать в Петроград для дачи соответствующих объяснений...

Петя прочитал телеграмму два раза.

- Ящик можно нести? - спросил Куроедов.

- Идите в контору! - твердо приказал комиссар. - Ящик поедет со мною в Петроград.

Младший Куроедов ухмыльнулся и хлопнул дверью. Петя выкурил махорочную самокрутку и еще раз прочитал телеграмму: "Диамантов" - так она была подписана, но это ничего не значило. Это мог быть тот же Провоторов только в Петрограде. И остался от тех же времен, что и здешний Провоторов, - от времени графа Витте и барона Гана.

- Сожрут они теперь меня! - вздыхал Федотыч, провожая Петю в Петроград. - Попомнят, как ты ко мне хаживал. Ну да шут с ними, не пропаду...

Старуха тоже вышла к поезду. Быков написал им свой петроградский адрес - на всякий случай, поцеловался с ними с обоими и надолго задумался под ровный стук колес...

А вдогонку ему уже мчалась телеграмма Диамантову о том, что комиссар похитил ящик с картинами.

В Петрограде возле вокзала Быков нанял извозчика - санки с полостью и поехал со своим похищенным ящиком в дом бывшего градоначальника - на Гороховую улицу. Провоторов, Диамантов и братья Куроедовы остались теперь где-то далеко. Нужно было только отыскать Васю Свешникова, который нынче работал в ЧК. Он - художник, он сразу скажет, имеют эти картины художественную ценность или действительно не имеют. "Милый, добродушный, веселый Васька, как бы тебя поскорее отыскать!"

И Петя вдруг с нежностью вспомнил, как позапрошлым летом они с Васей удили на Карповке рыбу и как Свешников рассказывал о живописи и о том, как сам он станет великим художником. А нынешней осенью Вася стал помощником у какого-то молчаливого и строгого человека...

У двери дома бывшего градоначальника стоял матрос в шинели и бескозырке, синий от холода. На поясе у моряка висели гранаты-лимонки, на груди перекрещивались пулеметные ленты. Быков ему объяснил, что приехал к товарищу Свешникову...

- У нас чекистов поболее сорока человек, - сказал матрос. - Каждого не упомнишь. И бегают все - то туда, то обратно. Уже саней двое; говорят, днями мотор получим. Иди, браток, ищи своего дружка сам...

Пыхтя и отдуваясь, Быков поволок свой ящик наверх по лестнице. Ящик был тяжелый, а Петя ослабел за последние месяцы. Но все-таки он, ни разу не отдохнув, втащил "похищенный" ящик на второй этаж, крякнул и свернул в коридор, по которому навстречу Пете быстро шел Феликс Эдмундович Дзержинский. Петя рванул свой ящик прочь с дороги и вытянулся, как положено это делать солдату при встрече с командиром.

- Это что? - спросил Дзержинский, глядя прямо в Петины серые, очень ясные глаза.

- Картины! - громко оторвал Петя.

- Какие же это такие картины?

- Не имеющие художественной ценности! - опять оторвал Петя и по тому, как улыбнулся Дзержинский, понял, что сказал что-то глупое.

Его прошибла испарина, он поморгал и произнес негромко:

- Разрешите, товарищ Дзержинский, все рассказать?

- Пойдемте! - сказал Феликс Эдмундович.

Он зашагал к своему кабинету, а Быков опять потащил свой ящик. В приемной Петя толково и коротко рассказал Дзержинскому всю историю с досмотром вагона, идущего за границу, с телеграммой Диамантова и с жалобами иностранцев. И, роняя на пол стружки, вытащил из ящика первую попавшуюся картину.

- Что вы сами об этом думаете? - спросил Дзержинский.

- Думаю так, Феликс Эдмундович: если они художественной ценности не имеют, - то для чего американцам о них хлопотать?.. Там, где художественная ценность, там и доллары и стерлинги, а где художественной ценности нет, там и долларов нет. Вот и предполагаю, - хитрит мистер Фишер.

- Пожалуй, вы правы. Хитрит.

- И Диамантов ему помогает...

- Да-а... хитрят многие... - задумчиво сказал Дзержинский.

И, тонкими, сильными пальцами растянув полотно, пошел с ним к окну и склонился над картиной. Потом внимательно разглядел холст. И, подозвав Быкова, спросил:

- Вы ничего не замечаете?

- А что, Феликс Эдмундович?

- Сопоставьте манеру, в которой написана эта галиматья, и возраст холста. Ну-ка!

Быков сопоставил и ничего не понял. Какие-то зеленые палки, стакан от снаряда, серый дым и почему-то пирожное с кремом на круглой тарелочке. Словно кто-то нарочно с тупым и злым упрямством глумился над теми, кто будет смотреть на эту картину. А холст? Ну, холст как холст. Не новый, верно. Впрочем...

В это время в приемную вошел Вася Свешников. Он сразу узнал Быкова, но, увидев Дзержинского, картину, ящик, стружки на полу, почти не поздоровался с Петей, только стиснул его локоть и спросил шепотом:

- Чего случилось?

Феликс Эдмундович повернулся к нему:

- Свешников, вы ведь по профессии художник?

- Был... немного...