Рассказы о Дзержинском

Обругав себя крепким словом за неловкость, красноармеец бросился ловить листочки, гонимые морозным ветром, поймал все и стал сдувать с них снег, как вдруг заметил, что листочки вовсе не гражданские, не письма, и не записки, и не удостоверения, а настоящие военные планы, начерченные очень мелко искусной рукой. На одном листочке было изображено расположение батарей, на другом — артиллерийский склад, на третьем… третий листочек красноармеец не стал разглядывать.

— Я извиняюсь, — негромко сказал он себе, сунул сверток в карман и, бухая сапогами, побежал за уходившей женщиной. Она шла быстро, стройная, в бархатной шубе с большим меховым воротником, и красноармеец испугался, что она возьмет да и свернет в какой-нибудь подъезд — ищи ее тогда. Но она не сворачивала, а он бежал все быстрее, так что ветер шумел в ушах и колотилось сердце, до тех пор, пока не догнал и не взял ее за рукав.

Она взглянула на него, вырвалась и побежала.

— Стой! — крикнул красноармеец тонким голосом. — Стой! Эй, граждане, товарищи, лови шпионку!

И все, кто шел до сих пор спокойно, побежал и закричал, каждый свое. Красноармеец бежал впереди всех сначала по одной улице, потом по другой, потом свернул в переулок.

Но переулок оказался тупиком, и женщине в бархатной шубе некуда было убегать.

Она стала у закрытых железных ворот и, задыхаясь от бега, крикнула:

— Все назад! Стрелять буду!

Красноармеец молча смотрел на нее. Она потеряла шляпу, волосы у нее растрепались, в руке у нее поблескивал никелированный пистолет.

— Назад! — повторила женщина. — Всех перестреляю и сама застрелюсь!

«Семь зарядов, — рассуждал красноармеец, — но только навряд ли она умеет стрелять!»

В тупичок все прибывали и прибывали люди, и, как на грех, ни одного военного.

Красноармеец вынул свой наган. Застрелить ее? Но что толку? Такую дамочку надобно доставить куда следует в живом виде.

— Злая, — сказал кто-то густым басом. — Вон как смотрит, точно сейчас съест.

— Куси! — закричал мальчишка в солдатской папахе и спрятался в толпу.

Подняв наган, красноармеец пошел вперед. Шпионка выстрелила. Он нагнулся, и пуля просвистела над его головой. Теперь и он выстрелил, для острастки, вверх.

— Назад! — крикнула она.

Он еще раз взглянул на нее. Теперь она была ближе. Глаза у нее светились, как у кошки, и красивое лицо было совсем белым. А на руке сверкало кольцо с бриллиантом.

«Покушала, наверно, на своем веку золотых баранок», — подумал почему-то красноармеец, вспомнив вывеску булочной, нагнулся и побежал вперед.

Она выстрелила еще два раза.

«Не умеет стрелять», — решил он и ударил ее по руке с пистолетом. Пистолет выстрелил в воздух и упал. Красноармеец сунул ствол нагана ей в лицо и велел поднять руки вверх. Но она не подняла. Тогда он принялся вязать ее, а она вырывала руки и негромко, со злобой говорила:

— Вы мне делаете больно, дураки! Не смейте! Вас все равно всех повесят… Отпустите меня, слышите? Я вам заплачу золотом. Отпустите. Все равно вас перевешают…

— Не соображаешь, чего говоришь, — сказал красноармеец. — Как так повесят? Ты, что ли, повесишь? Какой тип нашелся! Повесят!

Потом женщину вели в ЧК. Красноармеец насупился и молчал.

«Хотел ей вежливость оказать, — обиженно думал он, — а она мало того что шпионка, так еще наскакивает. Повесить! Тип».

Через некоторое время его вызвали к Дзержинскому.

Красноармеец собирался долго и основательно: начистил сапоги, пришил суровой ниткой крючок к шинели и до отказа затянул на себе ремень. И так как он любил порассуждать, то на прощание сказал своим товарищам:

— Надо вид иметь, как следует быть. А то товарищ Дзержинский скажет: «Это что такое за чучело? Разве ж это красноармеец!» и вместо беседы получится гауптвахта.

У секретаря он немного подождал и покурил козью ножку, сделанную из махорки, смешанной, для экономии, с вишневым листом. Потом отворилась дверь, и вышел Дзержинский. На нем были высокие болотные сапоги и простое красноармейское обмундирование.

— Проходите в кабинет и садитесь.

Красноармеец вошел в кабинет, сел и снял шлем.

— Я должен объявить вам благодарность, — сказал Дзержинский, — вы раскрыли большой контрреволюционный заговор.

И он внимательно, не отрываясь, поглядел на красноармейца.

«Вот так номер, — подумал красноармеец, — целый заговор».

Ему очень захотелось немного порассуждать, но он постеснялся.

— Один из ответственных военных работников — продолжал Дзержинский, — один очень ответственный работник, которому мы доверяли, как своему человеку, изменил нам, передался Юденичу и стал шпионом у врагов Советской власти.

— Безобразие какое, — не сдерживаясь, сказал красноармеец, — прямо-таки нахальство, я извиняюсь!

И он стал длинно рассуждать о том, что эти шпионы — такие типы, которые еще и веревкой грозятся, и то всех этих шпионов надо вымести нашей советской метлой.

— Да, — едва заметно улыбнувшись, ответил Дзержинский, — вы правы. Так вот, заодно, с этим изменником был один старик француз. Вы поймали его дочь. Таким образом мы ликвидировали заговор. А за вашу помощь большое спасибо вам.