Рассказы о Данилке

На полянах, на солнцепеке, земляника помельче и поподжаристей, а у пней, в густой высокой траве — ядреное, бледнее и мягче.

Ромка, приметив, что дружки у пней обитают, тоже ломится в кусты. Там хоть и мокро, а собирать интересней. Пень обошел — горсть набрал. Сверху ее и не видно в траве, а присядешь — сразу несколько штук в глаза лезут. Вот, и вот, и вон еще две под листочком. В росной траве так и светятся малиновые огоньки. Оглянешься — ба-а-тюшки светы! Да сколь ее тут! На жилу натокались — теперь брать не перебрать.

Веселое солнышко играючи выкатило из-за леса, набрало полную, силу, припекать стало. Даль сиреневая, с фиолетовым отливом, подернулась дымкой — туман опадает. Будет вёдро. Птицы поют, день славят. Что-то не поладили с утра воробьи — гам, переполох в кустах.

А комары совсем осатанели, лезут в нос, в уши, в рот и жгут нестерпимо. Мальчишки только успевают отмахиваться да ойкать. Андрейка, который меньше брал ягоду, а больше бегал от пацана к пацану, чтобы удостовериться, у кого сколько в туеске, забывшись, шарахнул лукошком с ягодой себе по плечу, все рассыпал, а комара не убил. Чуть не ревет с досады, выискивает просыпанную землянику в густой траве.

Ромка яростно отмахивается от комаров, а сам хохочет над Андрейкой. Тот в драку кинулся. Сцепились, волтузят друг дружку. Данилка еле разнял. Андрейка ревет и все пытается кинуться на Ромку — шибко обидно ему, что весь труд пропал, всю ягоду растерял: в драке и пововсе лукошко опрокинули. Сжалились дружки над ним, отсыпали из своих туесков, утешился Андрейка, сопит. Ромка опять в кустах исчез, спешит первым набрать туесок. Он во всем хочет быть первым, этот бес Ромка. Белая голова только мелькает в кустах.

А Данилка бросил собирать ягоду, присел на корточки и наблюдает жизнь в траве. Чего тут только нет! Едва пошевелится, как серо-зеленым дождем сыплются кузнечики, звонкий стрекот стоит кругом. Прямо перед собой видит Данилка большого зеленого кузнечика, потянулся к нему рукой, хочет схватить. Кузнечик стрекотал самозабвенно, но вдруг смолк и, оттолкнувшись длинными ногами, делает прыжок перед носом Данилки. Исчезает в траве, будто и не было его вовсе. Данилка прислушивается, и кажется ему, что в траве таинственно шепчутся кузнечики, затаились и ждут, когда он уйдет.

А вот пчела ползет по цветку, деловито гудит, срывается и тяжело перелетает на другой цветок. А вон бабочка пролетела, а вот жук копошится. Данилка вдруг обнаруживает под ногами муравьиную тропу. По ней деловито встречь друг дружке снуют муравьи. И кто что тащит: кто былинку вдесятеро больше себя, кто хвоинку, кто дохлую муху. Данилка помогает им прутиком.

Забыл про ягоду Данилка, смотрит в траву, наблюдает за жизнью муравьев, жуков, кузнечиков и мотыльков. Как они тут не заблудятся? Ведь эта высокая трава для них лес дремучий, непроходимый.

— Муравьи народ умный, — раздается вдруг над головой.

Возле Данилки стоит дед Савостий, в руках его пучки трав и цветы.

— Поди, и мы сверху-то муравьями кажемся, — говорит дед. — Тоже суетимся, друг дружке горло грызем, он, бог-то, смотрит на нас, дивуется.

— Бога нету, — заявляет Данилка. — Папка говорит, никакого бога нету.

— Для тебя с отцом, знамо дело, нету, а для меня есть.

Данилка насупился, молчит. Он точно знает, что никакого бога нет, раз папка сказал — нету, значит — нету.

— Кто вот ету красоту придумал? — Дед широким жестом обводит вокруг. Данилка не знает, кто все это придумал. — А-а, вот то-то! Тут каку голову надо иметь на плечах! Шибко умную, чтоб все это придумать.

— Данилка! — доносится крик Ромки. — Иди сюда!

Дед Савостий и Данилка идут на зов. Дед говорит:

— Жисть смотреть шибко антересно, завлекательней жисти на земле ничего нету.

На опушке кружком сидят мальчишки, хвастают — кто больше набрал. Данилке нечем погордиться. Мальчишки потихоньку потягивают ягоду из своих туесков.

— Я горстями могу ись! — кричит Андрейка. — Ведро зараз могу съись.

— Лопнешь, — сомневается губатый Ромка.

— Спорим! — орет Андрейка и чуть в драку не лезет. — Давай — и твой, и свой туесок съем.

Он всегда так: орет, рукава засучать начинает.

Спорить никто с ним не хочет. Андрейка и кадушку слопает, не моргнет, и животом маяться не будет. Живот у него железные гвозди переварит.

Смекнув, что надуть никого не удастся, Андрейка принимается за свой туесок.

— А я все съись могу, и мамка мне не указ, — хвастает он и с отчаянной бедовостью запускает руку в ягоду, горстью ссыпает ее в рот, с преувеличенным наслаждением жует. Пацаны наваливаются на ягоду. У Данилки собирается слюна во рту, и он тоже запускает руку в туесок, утешая себя мыслью, что в туеске не убудет, и он еще доберет до верху. Какое еще время! Во-он солнышко-то где, над маковкой. До вечера целый день еще.