Рассказы о Данилке

На этот раз они удрали гораздо дальше и долго молча отпыхивались, тараща друг на друга глаза. Наконец Андрейка проскулил:

— Пойдем домой! Я ж говорил — нечистая сила.

— А почему Евдокией Андреевной назвался? — спросил Данилка. — Слыхал?

— Слыхал. Оборотень кем хошь назовется, хоть тобой.

— А может, это и в самом деле Евдокия Андреевна? — засомневался Данилка.

— Чего ей там делать? — резонно заявил Андрейка.

Действительно, делать там учительнице было нечего. Но все же! Может, упала?

Данилка высказал дружку свои соображения.

— Не-е… — замотал головой тот. — Как она туда упадет, края вон какие высокие. Пойдем домой.

И тут они обнаружили, что стоят возле завалюшки деда Савостия.

— Давай скажем деду. — Данилка кивнул на избушку-присадыш.

Дед Савостий, конечно, все может растолковать. Он друг и постоянный советчик деревенских мальчишек. Он всегда среди ребятни: летом ходил по ягоды и грибы, ездил с ними в ночное, разбирал ссоры и драки, делил все мальчишечьи радости и невзгоды. Подпоясанный веревочкой поверх выпущенной ситцевой рубахи, весело шагал он с ребятишками в поле, учил угадывать по приметам погоду, распознавать по голосам птиц. Он все знал, должен был разгадать и эту загадку с колодцем.

Мальчишки брякнули в подслеповатое оконце. В стекле забелело расплывчатое пятно, глухо донеслось:

— Ктой-то там?

— Дедушка, это мы с Данилкой! — закричал Андрейка.

Лицо в окошке исчезло, и через минуту на пороге появился дед Савостий в накинутой на исподнее белье шубейке и в пимах, обшитых красной резиной от машинных колес.

— Чего надоть? — хрипловатым спросонья голосом заворчал дед. — Вы чего полуношничаете? Вот я вас батогом!

Ребята знали, что дед только ворчит, и не боялись его. У него и батога-то не было, и добрее его в деревне человека не сыщешь.

Перебивая друг друга, мальчишки выпалили деду про колодец.

— Брешете, мазурики! — зашамкал дед, а сам уже, прихватив веревочные вожжи, трусил к колодцу. — Вот я вас ентими вожжами да по антиресному месту. Аль не знаете, что у меня грыжа и дохтур Семен Антоныч прописал мне положительный покой?

Когда подошли к колодцу, дед, напустив строгость в голосе, сказал в черную пасть сруба:

— Ктой-то там шутки шуткует? Ответствуй!

— Это я, родненький, я, Евдокия Андреевна! — раздался торопливый, захлебывающийся от отчаяния голос.

Дед присел со страху. Андрейка качнулся, чтобы опять смазать пятки, но Данилка схватил его за рукав, хотя у самого подкашивались ноги. Голос был действительно Евдокии Андреевны, их молодой учительницы.

— Не уходите, дедушка, спасите меня, родненький!

Дед Савостий засуетился.

— Чичас, чичас, милушка, — приговаривал он, разматывая вожжи. — Чичас, касатушка, подержись малость! Ах ты господи, как тебя угораздило-то?

С помощью вожжей, наматывая их на колодезный ворот, вытащили Евдокию Андреевну. Она сразу упала, ноги не держали ее. Дед послал мальчишек постучать в ближайший дом, к бабке Ликановне.

Взрослый сын бабки Петр, дед и мальчишки принесли учительницу в избу, положили на теплую печь. Евдокию Андреевну трясло. Бабка Ликановна самогоном растирала ей руки и ноги. Дед Савостий и Петр заставили учительницу выпить полстакана водки. Когда она немножко отошла, дед Савостий спросил:

— Как попала-то туда, милушка?

— Рот зажали и сбросили! — Учительница зябко вздрогнула.

— Ктой-то душегубствует? — ахнула бабка Ликановна.

— Есть кому, — мрачно сказал Петр, сильный, кряжистый мужик. — Шастают, как волки…

— А ты, случаем, не приметила, какие они из себя обличьем-то? — допытывался дед Савостий.

— Не приметила, — ответила Евдокия Андреевна, кутаясь в теплый полушубок и вызванивая зубами. — Трое их было. Молчком бросили, голосу не подали. Из школы я шла.

Евдокия Андреевна говорила тихо, но голос ее вздрагивал и черные глаза лихорадочно блестели. Черноволосая, с длинной косой голова устало клонилась.

Не утонула она случайно. В колодце на стенках настыла наледь, бадья еле проходила. Когда учительницу сбросили, а бросали вниз ногами, шубейка ее разметнулась, и она застряла в узком отверстии, как пробка. Сверху на нее скинули бадью, и Евдокия Андреевна потеряла сознание. Очнувшись, она не подала голоса, боясь, что злодеи еще у колодца и могут добить ее. И только когда услышала ребячьи голоса, крикнула.

— Обличьем бы, обличьем бы ежели знать… — повторял дед Савостий, сокрушенно покачивая головой.

Но учительница не могла ничего больше сказать, они напали на нее сзади, и приметила она только, что один из них был высокий и в сапогах, другие двое пониже.

Данилка и Андрейка пробыли у бабки Ликановны до тех пор, пока учительнице не стало лучше. Она собралась домой. Вместе с дедом Савостием и Петром мальчишки довели ее до квартиры.

Когда дома на Данилку напустилась мать за такое позднее возвращение, а отец тоже хмуро поглядывал из-за стола, Данилка быстро, чтобы не успеть схлопотать подзатыльник, выпалил, что они с Андрейкой спасли учительницу.