Рассказы о чудесном

Это был изумительный мальчик лет семи или даже младше. Он с мамой приехал в Крым на несколько дней, перед отъездом в Москву и далее — в Париж, где жили его отец и старший брат.

Мама ушла прощаться к знакомым, и мальчик со мной остался до вечера. Сперва мы купались в море, потом хохотали, потом обедали, опять хохотали, потом говорили о жизни, опять хохотали — и вдруг он спросил:

— Вы никому не расскажете?..

— Нет, — говорю. — А что?

— Ну, тогда я вам покажу, как сочинять стихи.

Положил он кренделем свои загорелые лапы на стол, голову — на лапы, но не вниз лицом, а так, чтобы можно было подглядывать… Глаза свои синие закатил — и завелась в нём какая-то длинная музыка, наподобие гавайской гитары. Из него эта музыка носом играла, и он под неё раскачивался, впадая в пьяненький транс. А когда совсем окосел и весь отправился в полный улёт — стал он вслух сочинять безо всяких бумаг и перьев, безо всяких черновиков и поправок свою гениальную поэму в стихах о свинье и командире.

Суть поэмы была в том, что командир шёл по улице, а свинья стояла на балконе и смотрела, ей было грустно, свинья рухнула вниз — «и провалилась в командира». Нет-нет, всё не так, а вот как:

Свинья упала в командира
и провалилась в командира.

Потом свинья влюбилась в командира, он шёл по улице, и эта же свинья впервые увидала командира. Они отправились в «Продукты», а там в «Продуктах» стояли зарезанные свиньи. Глазами видя эту страшность, «свинья распалась, как конструктор, свинья распалась, как конструктор, свинья распалась, как конструктор!..»

Но поэма не кончалась на этом, она брала разгон с любого места, где появлялся командир.

Там были такие фокусы и столько потрясающих событий, такая дивная речь и такие могучие ритмы, что я ужасно боялась случайного стука в дверь или в окно, — не дай бог, этот мальчик вздрогнет, очнётся и тогда прекратится поэма.

Часа через полтора он сказал:

— Ну всё!

Промычал гавайскую музыку, поднял голову и спросил:

— Ну как?

Я сказала ему откровенно, что думала:

— По-моему, ты гениальный мальчик-поэт.

Он ответил:

— Я могу это делать, когда захочу.

Ещё бы!.. У меня в этом не было ни малейших сомнений.

Мы снова купались, потом хохотали, сходили на ужин, опять хохотали, потом на звёзды пошли смотреть, — он уселся на пляже за деревянный столик и опять показал мне, как сочинять стихи. Это была поэма про улицу, где руки ходят отдельно, а ноги — отдельно, случайно они иногда встречаются и пожимают друг друга. Руки идут с работы и несут авоськи с ногами, всё время они влипают в какие-то умопомрачительные истории, но везде — командир и свинья!..

Когда мама за ним пришла, он заплакал и не хотел уходить. Я сказала ему:

— Не плачь, теперь мы будем видеться часто.

— Никогда, никогда! — сказал он, глотая слёзы. — Я теперь уезжаю на целую жизнь!

Потом я так часто жалела, что не включила тогда диктофон (не было!) и не смогла записать на плёнку невероятно, неописуемо великолепные стихи этого мальчика. Он теперь — я не знаю где… Лет, примерно, ему восемнадцать. Но где бы и чем бы теперь он ни занимался, такой божественный дар не мог исчезнуть бесследно — это исключено.

Я часто хожу, напевая его бессмертные строки: «свинья упала в командира, и провалилась в командира… свинья распалась, как конструктор!»

А был ли мальчик?.. Был. Мальчик был сыном моей красивой литинститутской подруги Иры Емельяновой, которая совсем молоденькой девушкой попала в тюрьму и в лагерь — «за Пастернака», а также был этот мальчик внуком её матери, Ольги Всеволодовны Ивинской, последней любви Пастернака, чью последнюю любовь посадили в тюрьму и в лагерь вместе с молоденькой дочерью.

Господи, пошли мне спокойствие духа, чтобы принять то, что я не могу изменить, и бодрость духа, чтобы изменить то, что могу, и мудрость, чтоб отличать одно от другого, — кажется, так переводится на русский с английского текст, висевший над рукомойником одной из заморских мансард.

Теперь мы — в такой поэме, где «широка страна моя родная» распалась, как конструктор, и провалилась в разных командиров. Давным-давно не была в Крыму, но часто я там путешествую. Вот сейчас, например… я беру географический атлас и ставлю птичку там, где божественный мальчик показывал мне, как сочинять стихи. Ставлю птичку на этом месте — и птичка поёт гавайской гитарой, закатывая глаза и раскачиваясь.

Дешёвка

— Он их кушает?

— Он исчезает их.

И вот теперь, мой драгоценный Читатель, я снова пользуюсь подходящим случаем обратить Ваше внимание на то, что живая птица стоит намного дешевле, чем из неё же чучело. Так не лучше ли оставаться дешёвкой, но совершенно живой, чем превратиться в шедевр, но совершенно дохлый?..

Казалось бы, дурацкий вопрос, однако же и весьма каверзный.