Рассказы о Чапаеве

И так вдруг стало отрадно на душе, что на миг-другой показалось: вся эта кровавая, кошмарная междоусобица, охватившая мир, - лишь тяжёлый дурной сон...

Слипались глаза.

"Я чуток посижу. Только посижу", - сказал себе Петька и мешковато опустился на ступеньку, такую домашнюю, такую привычную с детства.

Было совсем темно, когда через открытую дверь горницы послышался голос Чапаева:

- Петька!.. Ну где ты там, Петька!

Исаев очнулся и, хватаясь рукой за косяк, нетвёрдо шагнул в сени.

- Огонь бы засветил, что ли... Скука смертная, - говорил Василий Иванович, ворочаясь на кровати.

Нашарив в кармане спички, Исаев зажёг сальную свечу. Поставив её на стол, у изголовья больного, уселся на седло возле кровати.

Чапаев смотрел на узорный самодельный коврик на стене, Петька - на вздрагивающий подслеповато язычок свечи, и оба молчали.

- А который час? - неожиданно встрепенулся Василий Иванович, беспокойно оглядывая тихую, тонувшую в сонливом полумраке горницу.

- За двенадцать, должно быть, перевалило, - скучающе зевнул Исаев.

Где-то в углу протяжно и жалобно зажужжала муха, попавшая в сети к пауку. Потом снова наступила вязкая гнетущая тишина. Лишь изредка её нарушало робкое потрескивание свечи.

Вдруг далеко за селом раздался один, за ним другой, третий орудийные выстрелы. На секунду всё смолкло, затем опять тяжело и надсадно заохали орудия.

- Началось, Петька! - Чапаев с силой рванулся вперёд и, застонав, упал на подушку.

- Пошли... к Лоскутову и Соболеву кого-нибудь, - прошептал он через минуту.

Исаев вышел, но скоро вернулся и снова сел на прежнее место у кровати Чапаева.

- Надеешься на человека, как на себя, - медленно, как бы ощупью, заговорил Чапаев, повернувшись лицом к ординарцу. - Знаешь, поручил что сделать - сделает... А нет вот, тревожишься: вдруг какое замешательство?

- Будет тебе, Василий Иваныч, успокойся. Соболев с Лоскутовым всё исполнят, - сказал Петька. - Они же коммунисты! И комиссары у них в полках смелые, толковые.

Ладонью здоровой руки Чапаев прикрыл глаза.

"Да, они, понятно, крепкие командиры, самостоятельные, - думал Чапаев. - Забыл давеча Лоскутову наказать, чтоб за Семёном Кузнецовым в оба глаза смотрел. Парень прямо сорвиголова. Всегда на рожон лезет, ему ничего не страшно... А вот Зайцев, этот молодчина. Его в самое трудное место пошли - сделает как по писаному".

Он долго ещё вспоминал своих людей, и они возникали перед ним как живые... Всё ещё кружилась голова и звенело в ушах.

- Петька, расскажи что-нибудь, - попросил Чапаев, посмотрев на друга. - О себе расскажи, о жизни...

Выведенный из задумчивости, ординарец вздрогнул и растерянно улыбнулся, откидывая со лба белокурые мягкие пряди волос.

- О чём рассказывать, Василий Иваныч? Какая у меня жизнь? - смущённо заговорил он, разводя руками. - То мальцом был, то на войну пошёл. У тебя вот сколько времени служу... По степям, по деревням как угорелые мыкаемся. А больше чего ещё... Вся она тут, жизнь-то моя, на глазах. - Исаев наклонился и снял с голенища сапога приставшую соломинку. - Друг у меня был один закадычный. Вместе без порток бегали, вместе в подпаски пошли. Товарищеский парень, просто душа... Когда революция началась, кулачьё против Советов поднялось, мы с Гришкой - его Гришкой звали - в партизаны пошли. Смелый такой был, решительный. Только раз, как к тебе в отряд переходить, сражение у нас сильное произошло. С белой бандой. Нас крупица, а их будто гороху в мешке.

Исаев посмотрел на горевшую свечу, потянулся было к столу, чтобы снять нагар, но тут же об этом забыл.

- Нас тогда беляки разгромили. Мало кто в живых остался, - глухо продолжал ординарец, чувствуя на себе пристальный взгляд Чапаева. - А с Гришкой беда такая приключилась... Его в начале боя в живот смертельной раной ранило...

В этот момент распахнулась дверь, и в горницу вихрем влетел прискакавший с фронта вестовой.

Он привёз радостную весть: бегут белоказаки из Осиновки.

* * *

Утро выдалось солнечное, ласковое. Ехали полем, по ржи, варварски истоптанной конницей и пехотой. Из-под ног коней вспархивали рыжие перепёлки и тут же садились где-то рядом.

- Ну-ка, Петька, галопом! - крикнул Чапаев.

- Василий Иванович, - рассердился ординарец, - а рука?

Чапаев подмигнул ему и, весело гикнув, взмахнул плёткой.

У околицы Осиновки их встречали Лоскутов и Соболев. Здоровой рукой Чапаев молча обнял Соболева и поцеловал его в запёкшиеся губы. Потом похлопал по плечу Лоскутова:

- Хороши, люблю таких! Ну, а трофеи какие? Рассказывайте, командиры.

- Есть и трофеи, Василий Иванович, - улыбнулся скромно Соболев. Есть. Двести пятьдесят подвод со снарядами захватили, восемь пулемётов, три орудия да с тысчонку винтовок белогвардейцы нам отказали.

Въехали в главную улицу большого, богатого села. Тут и там пятистенники, многооконные шатровые дома, крытые железом и тёсом. Чапаев здоровался с жителями освобождённой Осиновки, отдавал распоряжения о преследовании бежавшего противника. Лишь изредка он хмурил брови и закусывал нижнюю губу: давала знать о себе больная рука.