Рассказы ночной стражи

Пляшут ли мои предки? Радуются ли? Не знаю. Вот присоединюсь к ним, спрошу. Довольны ли вы мной, а? Я уже скоро, тут надолго не задержишься…

Нога едет в жидкой грязи. Лезвие свистит над головой. Тычу куда-то мечом. Куда-то слабо сопротивляется. Попал? Да сколько же вас?! Когда уже закончитесь?! Звон, хрип. Свист, лязг. Верчусь угрём на сковородке. Хлещу сталью, как плетью. Спасибо за науку, Ясухиро-сенсей!

— Смерть предателям! — рычит в ответ сенсей. — Банзай!

Это он в моей голове рычит. В моей памяти. Нет, не в памяти!

Не в голове!

Сумятица, крики. Люди валятся, как подкошенные.

— За сёгуна! Банзай!

— Сёгун жив! — кричу я. — Банзай!

Мою грудь наполняет ликование. Оно горькое, колючее. Горло раздирает кашель: сухой, жестокий. Меня скручивает в три погибели. Это спасает мне жизнь: меч свистит мимо, срезая клок распатланных волос. Выпрямиться или ударить в ответ я не успеваю. Гром и молния, воистину молния! Узкая, блестящая, она пронзает врага насквозь.

Мигеру?

Нет, Рикарду-доно.

Я кланяюсь ему, благодарю, но варвару не до меня. Если честно, мне тоже не до него. Я рвусь вперёд — не потому что хочу, а потому что туда рвётся сёгун. Голос сенсея Ясухиро отчётливо слышится с той стороны. Для его светлости этот голос — что манок для птицы.

— Смерть! — возглашает Ясухиро.

Откуда и взялся?

— Смерть! — откликается Ода Кацунага. — Смерть изменникам!

В крике сёгуна безумие мешается с торжеством. Он рубит, рублю я… И вдруг оказывается, что рубить больше некого.

Вот ведь как! Ноги не держат.

Сажусь в грязь.

2. «Я этого хочу!»

Жаркие языки пламени взлетали ввысь, тянулись к низким небесам в попытках их поджечь. Небесный уголь не спешил заняться, но пламя не оставляло попыток. Храм полыхал сверху донизу. Сквозь пляску демонов проступал чёрный силуэт креста на крыше.

Крест держался до последнего.

В свете пожара и чудом уцелевших фонарей были видны десятки тел, устлавших улицу и площадь. Больше всего трупов громоздилось перед храмом, там, где мы приняли бой.

Кое-кто слабо шевелился. В ком-то теплилась жизнь.

— Сбежали! Трýсы!

Ода Кацунага уже хрипел, но никак не мог остановиться. С обнажённого меча в руке сёгуна капала кровь. Оба они, и меч, и сёгун, жалели, что всё так быстро закончилось. Надо убивать, рубить и рассекать, ещё и ещё! А подлые изменники взяли и сбежали!

Кто в горы, кто на тот свет.

— Негодяи! Сбежали!

И хорошо, что сбежали, подумал я. Иначе в окровавленной груде добавилось бы тел. Уверен, это были бы не только тела предателей.

— Ваша светлость, с вами всё в порядке? Вы не ранены?

Инспектор сжимал в руках дубовый брус. В двух шагах от сёгуна Куросава опомнился, с удивлением уставился на своё оружие — и отшвырнул брус прочь.

— Сбежали… сбежали!..

Сёгун не слышал инспектора.

Со всей возможной почтительностью Куросава начал обходить вокруг его светлости. Инспектор пытался разобрать в багровом свете пожара, нет ли на господине ран. Лицо и руки сёгуна были в крови, но, кажется, это была не его кровь. Зато одежда на груди самого инспектора свисала неопрятными лохмотьями. За сегодня я насмотрелся убийств на всю оставшуюся жизнь, но при взгляде на этого человека меня передёрнуло.

— Инспектор, вы сами ранены!

Куросава не сразу понял, что я обращаюсь к нему.

— Вы ранены, инспектор, — повторил я.

Инспектор опустил взгляд на свою грудь, живот. Увиденное его не слишком впечатлило.

— Ранен? — он пожал широченными плечами. — И что? Вы, кстати, тоже.

И продолжил обход сёгуна.

Что сказал инспектор? Я ранен? Выворачиваю шею, пытаюсь посмотреть на левое плечо. Кровь, да. Плечо онемело. Потому и не слишком больно. Рука висит плетью. Смешно: на въезде в деревню у меня отобрали две плети. Сейчас вернули одну.

Мысли ворочались медленно, с натугой.

Я устал. Я очень устал. Надо промыть рану. Надо перевязать. Сам я, пожалуй, не справлюсь. Кто меня перевяжет? Мигеру? Надо отыскать Мигеру. Зайти в харчевню — вон она, напротив. Там есть вода и саке. Может, найдётся и чистая ткань.

Я огляделся. Вместо Мигеру я увидел господина Сэки. Старший дознаватель сидел на земле и перевязывал себе ногу, не дожидаясь помощи. Сэки-сан ранен?! Главное, что жив. И сёгун жив. И этот жив, который рядом с господином Сэки…

Мне что, не почудилось?!

— Сенсей! Почему вы здесь?

— У меня приглашение, — Ясухиро был бледен, на лбу подсыхал длинный порез. — Я опоздал. Проклятая рана! Я заблудился. Какой позор! Хотел срезать путь…

Я узнал меч в руках сенсея. Волнистый муар старинной ковки. Накладки из серебра. Оплётка шёлковым шнуром. Я уже видел этот меч. Зимой, когда сенсей учился убивать на безликих.

— Лошадь охромела. Пришлось идти пешком. Через лес! Стемнело, я увидел огонь и пошёл на него. Опоздание — беспримерная дерзость, но я надеялся, что мне позволят принять участие…

Лицо Ясухиро исказила странная гримаса. Наверное, она означала улыбку.

— Позволили, — тихо произнёс сенсей. — Мне позволили. Славься, будда Амида!

— Вы напали на изменников в одиночку?!

— Я был не один.