Рассказы начальной русской летописи

Мы видели выше, что в «Повести временных лет» отражены рассказы старых дружинников - Вышаты Остромирича и Яня Вышатича. Вместе с ними в «Повесть временных лет» проникли элементы дружинной идеологии. Эта дружинная идеология сказывается не только в рассказах Вышаты и Яня. Так, например, под 1075 годом в рассказе о прибытии в Киев немецкого посольства проведена та мысль, что дружина дороже всякого богатства. «Это ничего не стоит, ведь это лежит мертво, - говорят послы о богатствах Святослава. Этого лучше воины. Ведь храбрые мужи добудут и больше того». В сходных выражениях говорит в летописи и Владимир Святославич, когда до него дошел ропот его дружины: «Серебром и золотом не добуду дружины, а дружиною добуду серебро и золото, как дед мой и отец мой добыли дружиною золото и серебро» (в «Повести временных лет» под 996 годом). Особенно ярко противопоставление дружины богатству ощущается в уже приведенном нами рассказе «Повести временных лет» о дарах греков Святославу. Но то же противопоставление заметно и в рассказе под 1073 годом о бегстве князя Изяслава в Польшу «с богатством многим», о котором Изяслав, обманываясь, думал: «Этим наберу воинов». Наконец, то же противопоставление золота дружине звучит и в других летописях.

Естественно напрашивается вопрос: как могла проникнуть в монастырскую летопись дружинная точка зрения на политические события своего времени? Ответ на этот вопрос опять-таки лежит в сводном характере «Повести временных лет». Летопись - это не только свод предшествующих исторических материалов, но иногда и свод различных идеологий. При этом необходимо отметить, что остроте и целенаправленности политической точки зрения летописца не противоречит его стремление сохранить в своей летописи более или менее сходные точки зрения, сходные по своей направленности, хотя иногда и различные по исходным позициям. Идеология «старой дружины» в конце XI века была направлена против новой политики князей, и она дает себя чувствовать в летописи Киево-Печерского монастыря, находившегося в ссоре со Святополком. Для летописца часто не важно, с каких позиций критикуется княжеская власть, ему важна сама критика ее.

То же самое следует сказать не только о политической идеологии летописца, но и о его мировоззрении в целом.

В средневековом обществе религия и церковь играли очень большую роль. Часто говорится о божественном вмешательстве, о божественной помощи и в древней русской литературе. Автор обращается иногда с молитвой к богу, богоматери и святым. Это, в основном, форма средневекового сознания, а за молитвой и обращением к богу часто стоит вполне конкретная мысль: иногда сознание своего патриотического долга, иногда радость по поводу освобождения из плена или по случаю победы, иногда надежда на будущее благополучие или горе. Средневековый человек привык изливать свои чувства и мысли в церковной традиционной форме, обряжать их в церемониальные одежды. Но действовал он, поступал, рассчитывал свои поступки всегда, исходя из реальных обстоятельств и учитывая свои реальные возможности. Это нельзя назвать противоречием - это обычай жить, - обычай, глубоко уходящий в традиции средневековья. Принято говорить о религиозном мировоззрении летописца. Следует, однако, заметить, что летописец отнюдь не отличается последовательностью в этой своей религиозной точке зрения на события. Ход повествования летописца, его конкретные исторические представления очень часто выходят за пределы религиозного мышления и носят чисто практический характер. Свою религиозную точку зрения летописец в значительной мере получает в готовом виде, и она не является для него следствием особенностей его мышления. Поскольку свои религиозные представления летописец во всех их деталях получает извне, обязан их придерживаться официально, они в значительной степени могут расходиться с его личным опытом, с его практической деятельностью как историка. Русская политическая мысль находила себе выражение в тесной связи с реальными событиями своего времени. Она конкретно опиралась на факты современной истории. Для нее не характерны самостоятельные отвлеченные построения христианской мысли, уводившей летописца от земного мира к отвлеченным вопросам предстоящего со смертью каждого человека его разрыва с земным бытием. Вот почему, к счастью для исторического знания Древней Руси, летописец не так уж часто руководствовался своей религиозной философией истории, не подчинял ей целиком своего повествования, а только внешне присоединял свои религиозные толкования тех или иных событий к своему деловитому и, в общем, довольно реалистическому рассказу о событиях. Важно при этом отметить, что в выборе моментов, по поводу которых летописец находил необходимым пускаться в религиозные размышления, сказывался тот же средневековый «этикет» писательского ремесла, о котором мы говорили уже выше. Религиозно-дидактические комментарии летописца вызывали всегда одни и те же явления описываемой им жизни: неурожаи, моры, пожары, опустошения от врагов, внезапная смерть или небесные знамения.