Рассказы мичмана Ильина

   -- Да, история неприятная, -- вслух посочувствовал я, а про себя подумал: "Присутствие в Энзели генерала должно ускорить капитуляцию англичан. Сидя в тылу и не рискуя своею жизнью, он, наверное, отдавал бы воинственные приказы, а сейчас сам, оказавшись в мышеловке, будет, пожалуй, уступчивее".

   Лейтенант Крачлей рассказал мне, как он под началом генерала Дестервилль два раза высаживался в Баку и воевал против красных.

   -- Кстати, у меня к вам большая просьба, -- неожиданно обратился он. -- Я женился в Баку и, конечно, на русской. Она очаровательная женщина. Мы устроили в Энзели уютную квартиру, купили дорогую мебель, рояль и ванну. Это стоило мне бешеных денег, особенно рояль, -- в Персии ведь не изготовляют приличные музыкальные инструменты. Не можете ли вы помочь мне вывезти рояль и ванну в случае нашей эвакуации из Энзели?

   Мне стоило большого труда, чтобы не рассмеяться. Но я дал лейтенанту слово, что его рояль и ванна будут завтра же на грузовике эвакуированы в Решт. Крачлей не знал, как благодарить за эту любезность. Он заметно приободрился. Даже морская болезнь стала как-то меньше терзать его.

   Путаясь, запинаясь и с трудом подыскивая нужные слова, лейтенант с большим увлечением принялся рассказывать мне о своем происхождении из очень древней и родовитой шотландской фамилии.

   -- Крач -- это значит крест, а лей -- старинное шотландское слово, обозначающее перекресток двух дорог.

   -- Следовательно, Крачлей -- это крест на перекрестке, -- неуклюже перевел я.

   -- Да, да! -- обрадованно закивал головой англичанин.

   Я зевнул и поглядел на часы. Срок перемирия подходил к концу. Поднялся по закоптелому железному трапу на верхнюю палубу. После затхлой каюты влажный соленый морской воздух приятно освежил меня.

   Передал десантному отряду приказ перейти в наступление, а артиллеристам велел зарядить орудия. Черные силуэты моряков зашевелились на берегу, как тени на китайском экране. Серые стальные пушки издали оглушительный залп, мягко осели назад и затем снова заняли прежнее положение. Первый наш снаряд, с пронзительным свистом рассекая воздух, пролетел над Казьяном и шлепнулся, не разорвавшись, где-то в малярийном болоте.

   Английская артиллерия молчала. Поощряемые ее бездействием, мы выпустили еще несколько трехдюймовых снарядов по Казьяну. Цепь десантников быстро двинулась вперед по песчаному берегу. Гуркасов в белых чалмах нигде не было видно.

   На верхнюю палубу опрометью выбежал из каюты потомок древнего шотландского рода. В руке он держал свою широкую, как блин, фуражку.

   -- Помилуйте, это невозможно, -- задыхаясь от волнения, негодовал побагровевший Крачлей. -- Я нахожусь на вашем корабле в качестве гостя, а вы в это время стреляете по англичанам. Немедленно спустите меня и тогда делайте все, что угодно. А пока я нахожусь здесь, прекратите стрельбу.

   Я объяснил взволнованному лейтенанту, что до прихода его катера, к сожалению, лишен возможности доставить его на берег. А стрельбу прекратить не могу, потому что истек срок перемирия.

   Дежурный радиотелеграфист передал мне новую депешу с берега. Генерал Чемпейн жаловался, что наши десантники разрушили телеграфную линию и таким образом затруднили его сношения с внешним миром. Поэтому у него до сих пор нет ответа от сэра Пэрси Кокс из Багдада. В заключение Чемпейн предложил продлить перемирие еще на один час.

   Так как не весь наш десант успел высадиться на берег, я принял это предложение. Лейтенант Крачлей облегченно вздохнул, поправил на груди серебряные аксельбанты, приосанился.

   Генерал Чемпейн не использовал всего предоставленного ему времени. Еще до истечения срока перемирия он прислал новую радиограмму, в которой сообщалось, что, хотя ответ от верховного комиссара Месопотамии не получен, английский гарнизон согласен передать Энзели красному флоту под условием, что войска его величества покинут город с оружием в руках. Для урегулирования всех технических вопросов генерал просил командировать на берег нашего представителя.

   В нашу задачу не входила война с англичанами. Поскольку они соглашались уйти из Энзели и передать нам белогвардейский флот и все военное имущество, вывезенное сюда деникинцами, цель операции мы считали достигнутой.

V

   Я вызвал к себе на миноносец товарища Кожанова. Он явился во френче и коричневой кудрявой папахе набекрень. Худое скуластое лицо широко улыбалось, узкие, косо расставленные глаза блестели от упоения победой. Я попросил его поехать на берег и сговориться с английским генералом о всех деталях сдачи Энзели.

   Моторный катер, фыркая и отравляя воздух тяжелой удушливой гарью бензина, отошел от трапа миноносца. Иван Кузьмич Кожанов, по-военному вытянувшись, стоял у низкого его борта, едва возвышавшегося над водой.