Рассказы Ляо Чжая о необычайном

Оба студента, услышав такие слова, сначала были сильно испуганы. Затем сочли их неопределенными, странными и оставили без внимания.

Среди ночи Дун пришел домой. Увидел, что дверь в кабинет еле прикрыта. Это ему показалось очень подозрительным, но, в пьяном полусознании, силясь вспомнить, он решил, что, наверное, уходя, заторопился и забыл запереть дверь на замок.

Войдя в комнату, он не стал зажигать огонь, а прежде всего полез рукой под одеяло, чтобы пощупать, тепло там или нет. Только что он всунул руку, как там оказалось мягко и нежно: лежал человек! В крайнем удивлении, он отнял руку, быстро зажег огонь, – самая настоящая красавица, с изящным лицом, молоденькая, ничем не хуже неземной, святой феи!

В неистовом восторге, Дун, шутя, стал щупать у ней в нижних частях: а пушистый хвост так и длиннел… Дун страшно перепугался и хотел бежать, но дева уже проснулась, высунула руку, схватила студента за локоть и спросила:

– Вы куда?

Дун еще более перетрусил, задрожал, затрепетал и принялся жалобно умолять:

– Святая дева, сжальтесь, прошу вас, будьте великодушны!

– Позвольте, – засмеялась дева, – что это такое вы здесь увидели, чтобы считать меня святой?

– Не головы боюсь, – лепетал Дун, – … хвоста!

– Где тут хвост? – продолжала она смеяться. – Да вы ошиблись!

Взяла руку Дуна, насильно дала ему еще раз пощупать… А мясо на ляжках было словно помада, и под спиной – гладенькая, гладенькая косточка.

– Ну-с, каково?.. В пьяном помутнении, ошалев, не знаете, кого и что видите, да и врете еще на людей такими словами!

Дун и без того, конечно, был в восторге от ее красоты. Теперь же все более и более терял голову и, наоборот, сам себя винил за только что происшедшую ошибку. Тем не менее он выразил недоумение по поводу того, как она сюда пришла и зачем.

– А не помните ли вы, сударь, – сказала она ему на это, – желтоволосой девушки у ваших соседей? Посчитать хотя бы на пальцах, мы уже переехали от вас десять лет тому назад. В то время мне еще не заплетали прически, да и у вас еще висела челочка!

– Как, – воскликнул студент, полувспоминая, – вы и есть Асо Чжоуская?

– Она самая!

– Вот ты сейчас это говоришь, и я как будто что-то вспоминаю. Десять лет не виделись, и вдруг ты такая стала чудная, прекрасная!.. Однако ж, как это так ты ни с того, ни с сего сюда пришла?

– Я, видишь ли, вышла замуж за глупца. Года через четыре его родители один за другим померли, да и я сама стала Вэньцзюнь [343]. И вот, значит, оставили они меня совершенно одинокой, без всякой опоры и поддержки. Я вспомнила тогда, что если кто и знал меня ребенком, так это только ты. И сделала над собой усилие, чтобы к тебе прийти. Когда я вошла, был уже вечер, и к тебе только что кто-то пришел, чтобы звать тебя пить вино. Я притаилась, спряталась и стала ждать твоего возвращения. Ждала-ждала – прошло очень долгое время. Ноги мои оледенели, кожа была вся в крупе. Я и решила воспользоваться одеялом, чтобы согреться. Пожалуйста, не относись ко мне с недоверием!

Дун был очень счастлив, сиял одежду, лег с ней спать. Она пришлась ему по вкусу в высшей степени.

Через месяц этак с небольшим он начал заметно истощаться и худеть. Домашние дивились и спрашивали, по чему это. Он отвечал, что сам не знает, что это такое. Прошло еще некоторое время, и лицо с глазами стало вырисовываться все резче и резче, словно суки дерева. Дун теперь сам испугался и пошел опять к тому же искусному гадателю по пульсу. Тот прощупал.

– Этот пульс, знаете, – сказал он, – пульс нечистого наваждения. Те, помните, смертельные признаки, которые я вам тогда определил, подтвердились. С этой болезнью ничего не поделать.

Дун заплакал навзрыд и не уходил. Врач не знал, как с ним кончить, сделал ему уколы иглой в руку [344]и прижег ему пуп. Затем подарил ему лекарство, сказав при этом наставительно:

– Если вы с кем-нибудь сходитесь, то всеми силами постарайтесь порвать.

Дун тоже понял, что ему грозит опасность. Вернувшись домой, он застал деву, которая смеялась и требовала. Он отстранил ее и сказал:

– Не смей больше со мной сплетаться. Я иду к смерти!

С этими словами он ушел, не оглянувшись. Дева сначала сильно смутилась, но потом ее взял гнев.

– Ты что ж, – сказала она, – все еще жить хочешь?

С наступлением ночи Дун принял лекарство и лег спать один. Только что он смежил веки, как ему приснилось, что он с девой вступил в сношение. Проснулся, – оказывается, уже… потерял… Страх охватил его еще пуще прежнего. Он перешел спать во внутренние комнаты, где жена и дети, при огне, его караулили. Сон снился все тот же, – глядь, а девы нет.

Через несколько дней Дуна стало рвать кровью. Вытекло больше доу [345]. Дун умер.

Ван Цзюсы увидел в своем кабинете какую-то деву. Она ему понравилась своей красотой, и он ее, что называется, усвоил.

Расспросил ее, откуда она явилась.