Рассказы израильских писателей

— Сколько бед приносит любовь, — продолжала она затем тихим голосом. — Люди ждут от любви счастья и радости. Но беда не принесет счастья. А одна беда тянет за собой другую… И так всегда, дочь моя. Возьми, к примеру, девушек-ашкеназиток. Все до единой они бездельницы и лентяйки, нет у них никаких обязанностей. У них только одно занятие: наряжаться да выбирать, в кого бы влюбиться. Именно поэтому они все свое время тратят на пустое баловство и разгуливают по улицам с парнями. И ты видишь, что из этого получается. Но мы — совсем другое. И обычаи и нравы у нас другие. Прежде всего, чтобы заработать на жизнь, мы должны трудиться с утра до ночи, пока силы есть. Нет у нас времени для разных глупостей, и потому мы не должны брать пример с ашкеназиток. И вообще мы не должны обращать на них внимания. И только когда наступает время замужества, мы обязаны выйти замуж, дабы выполнить божью заповедь, как сказано в писании, — и это все. Всемогущий — да будет имя его благословенно! — сочетает брачущихся, дает им пропитание и средства к жизни. Выходит, что нам есть на кого положиться. Но они, ашкеназитки, надеются только на самих себя да на свои амуры, а это все воздушные замки, сущая ерунда. Разве может человек полагаться на свои чувства и на этом строить жизнь? Даже на деньги нельзя полагаться. А у нас есть верная опора, потому что мы уповаем на бога и живем согласно его святому учению. Взгляни, сколько вокруг тебя обманутых девушек, из тех, что влюблялись. Вначале парень говорит: «Пойдем погуляем». Потом приглашает: «Не сходим ли в кино?» Затем уговаривает: «Поедем за город, подышим свежим воздухом». А что в конце концов получается? Это ты сама хорошо знаешь. У одной живот вспух, как бочка, у другой уже ребенок на руках, хотя мужа нет и не на кого опереться, не от кого ждать помощи. А третья пошла по рукам — разгуливает с англичанами, и кто знает, какие болячки грызут ее по ночам. А та из дому ушла, прозябает в Яффе в каком-нибудь кафе. Да возьми хоть Хамаму. Ты знаешь, какие шуточки уже отпускают по ее адресу, — живот-то у нее, что ни день, все больше становится. А она притворяется дурочкой, говорит, что у нее глисты… Вот так глисты! Ей пеленки впору готовить… И все это плоды твоей любви. Но ты ведь моя дочь, и я знаю, я верю, что никогда черт тебя не попутает. Помилуй и сохрани нас господь! С божьей помощью мы скоро отпразднуем твою свадьбу, и я еще буду нянчить внучат. К чему же тогда эти глупости, о которых ты болтаешь? Не нужно все это, прошу тебя! Такими сотворил нас господь, благословенно имя его, так жили наши предки, таков путь, которым мы идем, чтобы праведно прожить на земле и заслужить божью милость в загробной жизни.

Так говорила Наама. Румье слушала ее молча, с поникшей головой. Вокруг стояла тяжелая, гнетущая тишина, и было в этой тишине нечто более значительное, чем то, что сказала мать. Румье чудился чей-то зловещий шепот, заставлявший ее о многом задуматься и еще раз мысленно отчитаться перед своей совестью. Девушка чувствовала себя разбитой и опустошенной. К горлу подкатывался противный комок.

Совершенно случайно Румье досталась импортная пижама. То была модная американская пижама, яркая, цветастая, и девушке казалось, что такой другой нет на свете. Не пижама, а загляденье!

Но, видно, правы были наши мудрецы, изрекая: «Есть зубы — нет хлеба, есть хлеб — нет зубов!..» Румье стала обладательницей пижамы и… потеряла работу — поссорилась со своей «госпожой». И несмотря на это, кажется, не было на свете человека, который бы так радовался, как Румье, получившая в дар заморскую пижаму.

…Однажды вечером девушка вернулась с работы, держа в руках маленький сверток. С шумом распахнув двери, она выпалила:

— Все! Я пришла совсем.

Наама с удивлением посмотрела на нее.

— Совсем? Почему? Ничего не понимаю.

— С ума можно сойти! Ты только подумай! — начала взволнованно Румье. — Ну и мерзкая, провалиться ей в пекло! Захотела пижаму себе забрать. Мало у нее этих пижам… Ну и стерва… Посылки пришли из Америки в адрес Вицо для раздачи беднякам. Хозяйка послала меня получать пижаму — я-то ведь бедная, — а сама увязалась за мной под тем предлогом, что она общественница — кем-то там значится в этом Вицо. Говорит, будто хлопотала за меня, чтобы мне дали пижаму. Но когда увидела эту пижаму на мне, вдруг заявила, что хочет взять эту пижаму себе. Она, видите ли, ей нравится, она ей к лицу! А бедная кто — я или она? Кто имеет право на эту вещь? И как только ей не стыдно, этой буржуйке! Польстилась на пижаму, предназначенную бедным! Значит, я должна была пойти в это Вицо, унижаться там, клянчить себе подарок, чтобы потом отдать его хозяйке! Болячка ей в глаза! Вот тварь! А посмотри, мама, какая красота! Какая расцветка, какая вязка!

— Что же случилось? — тревожно спросила Наама, разглядывая пижаму, которую развернула перед ней Румье.

— А то, что ты слышала. Ей захотелось пижаму взять себе, а я не отдала.

— И что же?

— А то, что я у нее работу бросила, пропади она пропадом! Но ей эта пижама все равно не достанется! Ни за что на свете!