Рассказы из цикла "Смерть на проводе"

Иногда, долгими вечерами я помахиваю этими карточками и рассматриваю их. Что-то умиротворяющее исходит от них, и я могу утешиться. Неблагодарная толпа стала меня забывать. Все чаще на улице появлялись люди, которые не замечали меня и проходили мимо, как будто я был обычным человеком, который никогда не выступал по телевизору. Я спросил в Иерусалиме, планируют ли они повтор передачи, чтобы несколько освежить воспоминания публики. Ответ был отрицательным. Я постоянно прогуливался по улицам и ждал встречи с парнем с микрофоном или жужжащим предметом в руке. Но их там либо не было, либо они спрашивали кого-то другого… Как-то раз я сидел в опере. Прямо перед открытием занавеса передо мной появился оператор, но в последний момент он направил камеру на моего соседа, который как раз ковырялся в носу. Я тоже начал ковыряться, но это не помогло.

Пару дней назад мне стало известно, что моя последняя новелла получила приз Бялика. Я поспешил в телестудию и поинтересовался, будет ли телевидение на вручении премии. Поскольку мне не могли дать никакой гарантии, я отказался от участия в церемонии. Когда я покидал здание, одна из работниц сцены зала торжеств "В" обещала мне тайком провести меня в качестве статиста на цикл передач "Человек, который не сердится". У меня появилась надежда.

Канал Блаумильха

Казимир Блаумильх был сорокапятилетним безработным дудочником и находился на лечении в одноместной палате № 7 государственной психиатрической больницы. Он только что пережил приступ буйного помешательства, поскольку санитар отобрал у него обувную ложечку, которой он пытался прокопать туннель к свободе. Блаумильх считался совершено безнадежным. Помрачение его разума длилось уже примерно с год, с тех пор, как израильские инстанции отказали ему в выездной визе, аргументируя тем, что он является душевнобольным. С тех пор окончательно расстроенный этим известием человек снова и снова пытался прокопать подземный ход к морю.

Так или иначе, но после приступа, вызванного потерей обувной ложечки, Блаумильх постепенно успокоился. Он решил пойти иным путем. Дождавшись темноты, Блаумильх открыл дверь палаты и выскользнул наружу. Выйдя на улицу, он втиснулся в один из все еще битком набитых автобусов на Тель-Авив, а там прямиком направился в универмаг "Солель-Бонех", куда и прошмыгнул совершенно незамеченным.

Это происходило к вечеру среды.

К полуночи движение транспорта на перекрестке Алленби-роуд и бульвара Ротшильда стихло окончательно. В сумерках можно было рассмотреть только выгороженный четырьмя ржавыми тумбами квадрат посреди улицы, показывавший, что тут идут дорожные работы. В 6 утра тут появился рабочий средних лет, тащивший за спиной новенький отбойный молоток. В 6.30 он уже выдолбил этим молотком в мостовой две канавки в фут глубиной, так что они связали друг с другом углы перекрестка этакой буквой "Х". В 7 часов рабочий отправился завтракать. В 10 часов хаос достиг своей высшей отметки. Длинные цепи отчаянно сигналящих машин простирались до самых окраин Тель-Авива. Конные полицейские выкрикивали приказания направо и налево, однако были не в состоянии переорать этот адский вертеп.

В полдень появился начальник городской полиции, строго-настрого приказал сопровождавшим его двадцати двум полицейским, вытянувшимся по стойке "смирно", любой ценой навести порядок, после чего отправился выплескивать свой гнев в мэрию — само собой пешком, поскольку автобусное сообщение уже давно было прервано. Чтобы пробить ему дорогу, были брошены все имевшиеся в наличии кареты скорой помощи и пожарные машины. Их попытки потерпели провал.

Только один человек во всей этой неразберихе сохранял хладнокровие и трезвость ума: тот, кто проводил дорожные работы. "Тра-та-та-та-та", — грохотал отбойный молоток в твердых руках Казимира Блаумильха, пока он медленно, но верно прорубал вдоль Алленби-роуд траншею к морю.

Начальник полиции так и не нашел на своем месте начальника отдела дорожного строительства, д-ра Квибишева. Как оказалось, д-р Квибишев уехал в Иерусалим, а его заместитель был недостаточно информирован. Тем не менее, он пообещал начальнику полиции доложить обо всем д-ру Квибишеву немедленно по его возвращении, и даже что-то телеграфировал в этом смысле в Иерусалим. Также и сам мэр города, услышав о происходящем, послал своего секретаря разузнать обо всем поподробнее. Секретарь прорвался через три стойко упирающихся кордона полиции, нашел там долбящего мостовую рабочего и потребовал от него сделать небольшой перерыв в изматывающем нервы "тра-та-та-та", а также спросил, когда примерно можно рассчитывать на окончание работ.

Казимир Блаумильх сначала не дал никакого ответа. Однако, увидев, что от вопрошавшего таким путем не избавиться, бросил ему то единственное, что еще знал на иврите: "Хамор! Эзель!"