Рассказы из правого ботинка

Но главное, что так ценят покупатели в вазах и чашах Ахухуту – их роспись. Сверло-бутероль в руках искусного гончара – продолжение его пальцев, оно так и мелькает по керамическим стенкам, оставляя за собой тонкие линии, на глазах становящиеся прекрасным рисунком. Звери, рыбы, растения, люди и даже боги – все подвластно художнику, все подчиняется умелой руке. Каждый сосуд Ахухуту – целый рассказ, история. Настоящий ценитель не купит чашу с уже знакомой историей – он всякий раз требует нового. И мастер Ахухуту дает ему новое – он еще ни разу не повторился, не опустился до копирования того, что уже было.

Каждое творение Ахухуту – уникально.

Умелый мастер отложил в сторону бутероль и взял кисточку. Чтобы рисунок получил настоящую глубину и красоту, его нужно раскрасить. Здесь не обойтись без точного глаза – ошибись чуть-чуть в оттенке, и картинка не оживет, останется всего лишь пятном краски. Ахухуту пристально вглядывается в линии на гладкой поверхности чаши, но уши по-прежнему впитывают окружающий шум, вычленяя из него все мало-мальски интересное.

В шумерских городах основная торговля идет в речной гавани – каре. Здесь встречаются все – купцы, рыбаки, скотоводы, гонцы. Шум гавани – это настоящая музыка, если уметь ее слушать. Плещет вода, скрипят весла гребцов, затоны всегда полны парусными ладьями и речными баржами. Товары ввозят и вывозят, отправляют вверх и вниз по реке. На пристани постоянно толчется народ – у каждого свое дело, каждый чем-то занят.

В лавку то и дело заходят покупатели, рассматривая готовые сосуды и перекидываясь с хозяином словом-другим. Лавка Ахухуту расположена в хорошем месте – у центрального канала, возле самого горла. Слева питейный дом госпожи Нганду – это выгодное соседство, там всегда много посетителей. Справа финиковый сад, принадлежащий храму Нанны, – это тоже выгодное соседство, слуги лунной богини частенько делают заказы у Ахухуту.

У берега собралась гомонящая толпа – стражники суда кого-то казнят. Конечно, женщину – только женщин положено казнить через утопление. Мужчин убивают топором, и не здесь, а рядом с воротами суда. Если же преступник не мужчина и не женщина (скажем, евнух или содомит), его сажают на раскаленный медный кол. Лучше всего приходится рабам – их вообще нельзя казнить. Ведь раб – это вещь, имущество.

Разве можно казнить неодушевленный предмет?

Единственное, что слегка раздражает почтенного мастера – стайка кар-кида, «шляющихся по рынку». Проклятые блудницы собрались именно возле его лавки и отвлекают посетителей глупым смехом и непристойностями. Куда смотрит наместник, почему позволяет это непотребство? Ведь в Симурруме есть многочисленная община жриц-харимту – священных блудниц богини Инанны, да будет вечно благословлено ее любвеобильное чрево. Они хороши лицом и прекрасны телом, часто моются, носят дорогие одежды, пользуются лучшей косметикой, искусны во всех видах наслаждения и совсем недорого берут за свои услуги. Так зачем же нужны еще и эти уличные шлюхи, лишь разносящие дурные болезни?

Была бы на то воля Ахухуту, всех бы их давно отправили на дно затона…

Вернулся один из рабов-разносчиков, почтительно поклонился хозяину, положил перед ним снизку серебряных колец-сиклей и прикрыл ладонями лицо, ожидая новых повелений. Ахухуту пересчитал монеты, убедился, что заказчик честно заплатил за свою вазу, и указал рабу уже подготовленный сверток.

– Доставишь почтенному Думузигамилю, что живет направо от ворот священной ограды, рядом со школой писцов, – распорядился мастер.

– Повинуюсь, хозяин, – склонил голову раб, взваливая на плечи погребальный сосуд.

У несчастного Думузигамиля недавно скончался малолетний сын – он заказал самую лучшую урну. Жаль его, конечно, но Ахухуту здесь улыбнулась удача – если бы ребенок прожил еще хотя бы несколько месяцев, то вошел бы в совершеннолетие, и тогда для похорон потребовалась бы уже не урна, а плетеная циновка.

– Потом вернешься за другим заказом, – неохотно приказал Ахухуту, бросая взгляд в угол.

Там уже третий день лежат четыре безупречно расписанных чаши большого размера, приготовленные для старого мага-кассита, живущего на окраине. Конечно, заказчик даже не подумал прийти за ними сам – где это видано, чтобы маг утруждал ноги по такому низменному делу? Не присылает и рабов – проклятый старик полагает, что мастер-горшечник должен доставить его заказ прямо к порогу.

Ахухуту вовсе не против – но за такую услугу следует добавить несколько монет. Однако этот скряга, держащийся за свои сикли, как нищий за чашу для подаяний, наотрез отказывается хоть чуть-чуть приплатить.

А ссориться с магом – дело не самое умное, даже для столь уважаемого мастера…

Среди зевак, глазеющих на казнь, внимание Ахухуту привлек мальчишка, отрешенно жующий медовую лепешку с изюмом. Лет четырнадцати-пятнадцати, худой, смуглый, черноволосый, одетый в один только набедренник-юбку, он показался мастеру смутно знакомым. Кажется, почтенный Ахухуту уже видел его здесь несколько дней назад…

– Отрок! Отрок, подойди сюда! – крикнул мастер, уверившись, что не ошибся.