С того мая все кончилось – их переписка, встречи. Резкое прекращение отношений – уже само по себе отношение. Что-то вдруг как оторвалось, сломилось.
В письме, посланном в Ялту заказным, она «не могла скрыть ни своей любви, ни своей тоски».
И это жгло ее долгие годы: «Точно позор. А я по совести чувствую, что не заслужила его».
Она писала ему о своей любви, не зная, что он не ощущал уже себя одиноким: в его жизни появилась женщина.
«…сознавать себя все еще смешной и жалкой так тяжело!..»
И снова можно только гадать…
Лидия Алексеевна Авилова пишет в своем дневнике:
«…в этих тетрадях, которые я сейчас исписываю, я могла бы расписаться. Но я добросовестно искренна. Самое легкое вдохновение уже не допускает искренности, потому, что она ничто перед вдохновением…»
Авилова избегает вдохновения. Я в этих записках избегаю всего, что могли бы счесть вымыслом – литературой.
Моя задача здесь иная – исследовать личность Лидии Алексеевны Авиловой и ее роль в жизни Антона Павловича Чехова.
Повернуть бинокль, который нарочито умалил ее роль, другой стороной и тем приблизить ее. Дать крупно.
Для этого не художество нужно, а документ.
И если догадка, то обоснованная документом – письмом, цитатой. Еще одна попытка «распутать очень запутанный моток шелка». Удалась ли она? Судить читателю. Но судить надо
Между ними, Чеховым и Авиловой, при их жизни было много тайного, скрытого от посторонних. Скрытого и от них самих.
В своей любви они оба не знали счастья.
«Я был несчастлив» – Чехов в рассказе «О любви».
«Одна боль…» – Авилова в дневнике.
Но счастье присутствовало в их отношениях, оно было как солнце за пеленой облаков.
Иногда оно прорывалось и озаряло их лица.
Двух голосов перекличка
Я предложила нескольким своим знакомым, людям, читающим много и с разбором, узнать рассказ по отрывку, который прочту им вслух:
«Только один раз, в самом начале их связи, она как-то неожиданно разрыдалась и стала говорить о том, что вместо счастья она чувствует унижение и невыносимую тоску. Она даже стала жаловаться Павлу Аркадьевичу на него самого и доказывать ему, что он первый презирает ее и грязнит ее любовь.
Но, заметив его омрачившееся лицо и недружелюбный взгляд, она вдруг замолчала, долго сидела неподвижная и задумчивая и вдруг так просто, искренно и серьезно попросила у него прощения, что этой просьбой удивила и озадачила его еще больше, чем слезами и жалобами.
– …Да, я была несправедлива, – со странным смехом продолжала она…»
Трое, не задумываясь, назвали «Даму с собачкой». Один усомнился: разве имя Гурова Павел Аркадьевич? И еще один заявил, что это вообще не «Дама с собачкой», хотя и очень похоже.
Я взяла с полки том рассказов Чехова и прочла: