Рассказы и стихи из журнала «Саквояж СВ»

Трубников некоторое время смотрел ей вслед. Надо было, однако, торопиться. Он быстро пошел в зал ожидания и уселся на скамейку. «Шике-шике-швайне», — пела Глюкоза. Шике-шике швайне сидели вокруг, позевывали, читали газеты. В эту секунду так называемый Трубников любил их невыносимо, потому что пребывать среди них ему оставалось не более минуты, а расставание предстояло не менее чем на год. Он закрыл глаза и с искренним сожалением покинул неприятное тело Трубникова.

Валентин Трубников, придя в себя, долго еще сидел на скамье в зале ожидания, пытаясь понять, как это его, приличного человека, начальника планового отдела, отца двоих детей, занесло в Нижний Новгород холодным январским утром. Бывают такие удивительные провалы в памяти, вроде и не пил ничего. Он не очень хорошо помнил, что с ним было в последние сутки, с тех самых пор, как чужая убедительная воля порекомендовала ему ненадолго заткнуться и принялась бесцеремонно распоряжаться его телом, паспортом и бумажником. Кстати, бумажник. Он заглянул туда и обнаружил обратный билет на дневной поезд. Быстро позвонить жене. Странные, необъяснимые случаи, наверняка отравление или цыганка. А иногда, читал он, вообще находят со стертой памятью, одинокого, потерянного, тоже где-нибудь на вокзале: как он попал в какой-нибудь Комсомольск-на-Амуре, совершенно не помнит. Определенно повезло.

Конечно, повезло, думал Мальцев, удаляясь от Трубникова. Это, знаешь, как в анекдоте про поручика Ржевского — «некоторые так на березе и оставляют». А тебе, дураку, попался еще вполне цивилизованный отпускник.

P.S.

Ни в коем случае не заглядывайте сюда до тех пор, пока не дочитали рассказ.

Дело в том, что эту свою фантазию, пришедшую ему в голову удивительно душной ночью в поезде где-то между Киевом и Донецком, автор записал несколько лет спустя и показывал разным людям. И все они говорили ему, что в конце все понятно, но до конца еще надо дочитать. А некоторые, надо признаться, и в конце недоумевали. Так что здесь все объясняется.

Один человек по фамилии Мальцев был удачно женат и умер от неизлечимой болезни в совсем еще молодых годах. А там, наверху, все так устроено, что, пока тебя здесь кто-то помнит, тебя раз в году отпускают в отпуск, повидать родных. Правда, делать это можно, только вселяясь в чужое тело, потому что у покойника собственного тела нет. И вот он вселился в толстого Трубникова и поехал с собственной женой в Нижний Новгород, потому что, согласитесь, другого способа легально провести с ней ночь у него нет. Он проследил, куда она взяла билет, и купил себе билет в то же купе. Жена что-то почувствовала, но сформулировать это не может. Как объяснить, что в образе чужого толстого человека ей померещился покойный муж? Так они и разошлись утром, а покойный Мальцев улетел в свои холодные и неприятные миры, покинув толстого недоумевающего Трубникова на вокзале.

Теперь понятно?

Я вот думаю — может, и рассказ можно было не писать, а ограничиться вот таким изложением?

Когда-нибудь, наверное, я так и буду делать. Что париться-то.

№ 2, февраль 2007 года

Мужское купе