Рассказы и стихи из журнала «Саквояж СВ»

— Хорошо, — очкастый кивнул с удовлетворением врача, обнаружившего симптом. — Самое дорогое существо из четырех букв.

— Леха, — сказала рыжая и гнусно гыгыкнула.

— Неправда, — сказал очкастый. — Леха — из пяти.

Рыжая вылупилась на него, потом что-то прикинула в уме и кивнула.

— А, ну да, — сказала она. — Точно. Тада Юра.

— Очень хорошо, очень, — очкастый внезапно встал и запер дверь купе. — У меня остался последний вопрос. Он, кстати, к вам.

Наташка насторожилась. Ей переставал нравиться весь этот хеппенинг. Она сунула руку в карман куртки, нащупывая мобильник, но сомневалась, что из поезда можно вызвать 02. И что она скажет? Спасите, помогите, в пятнадцатом вагоне поезда «Столичный экспресс» сидит маньяк? Срочно пришлите опергруппу в пятое купе?

— Вопрос очень простой, — миролюбиво сказал очкастый. — Сколько часовых поясов в Китае?

Наташка категорически перестала понимать его логику. В купе происходила очень нехорошая игра.

— Китай живет по единому времени, — пролепетала она. — По синьцзянскому…

Тут же она подумала, что правильно отвечать в этой игре, наверное, нельзя. Нужно что-то другое. Рыжая вон три раза ответила неправильно, и ей сохранят жизнь. Вон она как лыбится. А Наташка ответила как надо, и теперь ее пришьют. Маньяки точно такие и бывают, очкастые, приличные. Ой, мама! Наташка уставилась на маньяка умоляющими круглыми глазами, и он в ответ улыбнулся спокойной отеческой улыбкой:

— Все отлично. Сидите смирно. Приступаем.

Он наклонился к рыжей и быстро сказал:

— Спать пора. С самого утра спать хотела, аж глаза слипались. И на пароходике хотела, и в кафе хотела. В кафе коктейль пила, коктейль сладкий, все слиплось. Глаза слиплись, жопа слиплась. Спать охота, сил нет. Спать будешь полчаса.

Рыжая обмякла и рухнула башкой на стол, так и не успев вынуть наушники из толстых белых ушей. Очкастый аккуратно вынул их, выключил плеер и положил рядом.

— А вы сидите смирно и слушайте внимательно, — сказал он оцепеневшей Наташке. Та только и смогла кивнуть.

— Когда это случилось? — резко спросил очкастый у спящей рыжей. Она подняла голову и широко открыла невидящие глаза.

— Кажется, около полугода, — произнесла она вдруг вполне осмысленным голосом без тени вульгарности, но с бесконечной, месяцами копившейся усталостью.

— Кто это сделал?

— Я его не знаю. Это было в баре. Ударил меня по плечу и исчез.

— Что вы почувствовали?

— Сначала ничего. Потом стала забывать слова.

— Вы испугались?

— Нет. Было приятно. Будто от груза освобождаюсь, от лишнего.

— Ваше имя? — спохватился он.

— О… Ольга.

— Отношения с родителями как?

— Очень странно. Будто их и нету. Я раньше мать очень любила. Вы поможете?

— Помогу, обязательно помогу, — твердо сказал очкастый. — Они ничего не замечают?

— Они говорят — переходный возраст.

— Отлично. Вы раньше слушали попсу?

— Никогда.

— Что слушаете теперь?

— Я теперь в основном смотрю «Звезд на ринге».

— Еще что?

— «Звезд в гареме» иногда.

— Плохо дело. Вы заметили, что «Звезды в гареме» транслируют тот же сигнал?

— Да, я чувствую, — медленно произнесла рыжая. Наташка сидела рядом ни жива ни мертва. — Что-то чувствую. Как-то подсаживает. Не могу выключить никогда. Всякий раз досматриваю и потом плохо помню.

— На чипсы тянет?

— На чипсы все время, да. Вы доктор?

— Нет, я так, дилетант. Но вам я помогу. Скажите честно: секс часто?

— Часто, да. — Рыжая густо покраснела. Наташка никогда бы не подумала, что эта халда способна так смущаться. — Но знаете… очень странно. Я не чувствую ничего.

— Это нормально. Тогда почему же занимаетесь?

— Ну… я чувствую, что так надо. Меня что-то толкает. Что если я не буду заниматься… сексом, то могу умереть. Или стать немодной и тоже умереть.

— Скольких инфицировали? — брезгливо спросил очкастый.

— Одного, Лешу, — быстро заговорила рыжая. — Клянусь, только одного. Остальные с иммунитетом, я вам честно говорю. Какой мне резон врать? Я сама ему хотела сказать, а то он почувствовал и ничего не понимает. Особенно когда потянуло на чипсы. Он толстеть стал, спорт бросил…

Она всхлипнула.

— Адрес диктуйте.

— Свой?

— Зачем мне ваш, вы же вот. Лешин.

— Севастопольский, пять, двадцать восемь. Телефон не помню, у меня в мобиле.

— Глубоко зашло, — сказал очкастый.

— Да, очень глубоко, — подтвердила рыжая. — Раньше я хоть во сне понимала — что-то не так. А теперь, понимаете… только вот сейчас. И я пытаюсь всем сказать, но не могу. И кто поверит? Я сначала думала — болезнь. Даже к врачам ходила. Говорят — все в норме, не симулируй. От физры хочешь освободиться, говорят.

— Идиоты, — брезгливо скривился очкастый. — Ладно. Я сейчас все сделаю, и учтите, что будет больно. За полгода они успевают укорениться.

— Ради Бога, — пролепетала рыжая. — Я вас очень прошу… осторожно, ладно?

— Раньше надо было «осторожно», — буркнул очкастый. — Когда по барам шастала. Десятый класс, а она в баре.

— Ну так ведь все…

— Шастали все, а заразили тебя. Давай плечо, нечего.

Рыжая расстегнула блузку. Очкастый склонился над ее булочно-пухлым, молочно-белым плечом.

— Смотрите внимательно, — бросил он Наташке. — Видите родинку?