История внутреннего творческого становления лирического героя повести неразрывно связана с этими двумя столь антагонистическими образами людей нашей эпохи: "У них у обоих учился я видеть мир - у Бунина и у Маяковского... Но мир-то был разный".
Герой, пойдя на выучку к Бунину, познает секреты высокого мастерства. Но главный из них, высказанный художником-реалистом: "Наблюдайте окружающий вас мир и пишите", - несмотря на всю его ясность и простоту, как раз и вызывает драматический конфликт между мастером слова и его учеником.
Под влиянием старшего художника герою открывается "неисчерпаемый мир подлинной поэзии". Юноша взглянул на окружающую его действительность острыми, зоркими, даже беспощадными "глазами Бунина" и уловил главное: у него родилось "ощущение жизни как поэзии". Ощущение это завладело им целиком, "потому что я вдруг узнал, понял всей душой: вечное присутствие поэзии - в самых простых вещах, мимо которых я проходил раньше, не подозревая, что они в любой момент могут превратиться в произведение искусства, стоит только внимательно в них всмотреться".
Однако именно верное следование бунинскому требованию: пристально, внимательно вглядываться в неповторимо-реальную поэзию жизни - и приводит молодого писателя к разрыву с Буниным. Вглядываясь в реальное движение жизни, юноша начинает улавливать, видеть и, наконец, понимать ту неотвратимо возникающую новизну истории, которая остается непонятой, а затем враждебной его учителю. Все изменяется вокруг с небывалой, грозной быстротой: меняются социальные отношения, люди, жизнь. Прошло, казалось бы, совсем немного времени, всего четыре года между двумя встречами учителя и его ученика, - но сменилась уже эпоха. "Четыре года, - говорит старший художник. - Война. Революция. Целая вечность". И лирическому герою повести, теперь фронтовику, немало повидавшему в окопах первой мировой войны, предстает "какой-то новый", "пугающий Бунин", "полностью и во всей глубине ощутивший распад всех связей", тот Бунин, который лишь в слепой и упрямой надежде, что еще возможен возврат к старому, остается в России, "охваченной страшной для него, беспощадной революцией". А лирический горой повести живет ритмами этой революции, радостно ощущая мощное движение времени. И Маяковский для него предстал выразителем новых чувств, новых мыслей небывалой эпохи.
Первые раскаты грядущей Октябрьской бури прозвучали для героя в страстном протесте Маяковского против империалистической бойни: "Вечернюю! Вечернюю! Вечернюю! Италия! Германия! Австрия! И на площадь, мрачно очерченную чернью, багровой крови пролилась струя!.." Катаев вспоминает: "Эти строчки пронес я в душе своей через всю войну!" А позднее стихи Маяковского стали для целого поколения и для самого Катаева воплощением радостной силы, жизнелюбия и невиданной новизны Революции: "Ведь одна из моих любимейших вещей Маяковского - "Хорошо!", где в трагическом зареве уличных октябрьских костров так неповторимо-прекрасно "тонула Россия Блока"... заканчивается апофеозом "Жизнь прекрасна и удивительна".