Но лицо Юхова вдруг все сошлось тугими мускулами. Он беспокойно задвигался на своем месте. Его прищуренные глаза впились в прельстившую Мусатова зелень с такой остротой и подозрительной ненавистью, точно зелень эта была ядовита.
- А ну-ка, застопори на минутку, - вдруг сказал он шоферу, не в силах более бороться с мыслью, овладевшей им, и с этими словами, не дожидаясь, пока машина остановится, выскочил и побежал по жнивью к копне.
Он ворошил ее ногой, погружал руку в солому, растирал на ладони колос, дул в мякину, подносил зерно к глазам. Он вернулся в машину хмурый, твердый, решительный, но все же успокоенный.
- В чем дело? - спросил шофер. - Гниет?
Юхов с досадой передвинул кепку со лба на затылок.
- Гнить пока не гниет. А все-таки запаздываем с возкой. Запаздываем. Кабы не дожди, давно бы свезли все и обмолотили. Можно ехать.
Кривя большой энергичный рот, Юхов всматривался в даль, где над колючим горизонтом покачивались пышные вороха везомого на волах хлеба.
Обогнали длинный поезд качающихся арб. Мальчик с кнутом вел первую арбу, понукая волов. Пестрые бабы смеялись, показывая с двухэтажной высоты шуршащего пшеничного дома белые зубы и коричневые пятки.
- Медленно возите! - крикнул им Юхов.
Немного подальше бригада человек в сорок убирала свой участок. Передаваемые с вил на вилы слоеные пласты хлеба так и летали над поднятыми вверх руками и над старорежимными казачьими фуражками с линялыми околышами. Поле вокруг было уже совсем опустошено, и сиротливой слюдой блестела на солнце паутина.
- Медленно возите, - пробормотал Юхов про себя и неторопливо передвинул кепку с затылка на лоб. Ему не сиделось на месте. Далеко справа показались длинные скирды. Желтыми дирижаблями лежали они в ряд, друг подле друга. Пыльное облако молотьбы сухо стояло над ними, поднимаясь к небу.
Юхов приложил руку к глазам.
- Дубовские молотят. Заедем?
- Нет, лучше сперва в правление, - сказал Мусатов.
- Как хотите.
Скрывая неудовольствие, Юхов равнодушно поправил на горле свитер.
Скирды приближались. Стал виден синий керосиновый чад двигателя. Маленькие бабы с вилами ходили на верхушке скирды. Тени хлеба, подаваемого в невидимую молотилку, летели по туче половы, пробитой косыми, движущимися балками солнечного света.
Юхов не выдержал напускного равнодушия.
- Может, заедем? Посмотришь, как у нас организован труд. А?
Пропустить случай проверить работу бригады - это было выше его сил.
- Поверни-ка на минуточку, - не дожидаясь согласия Мусатова, шепнул он шоферу и, по своему обыкновению, до остановки поставил сапог на алюминиевую вафлю автомобильной подножки.
Мусатов вылез, кряхтя, вслед за ним. Он с наслаждением разминал ноги. Он поймал Юхова за локоть и, вспоминая ночной спор с Толстым, сказал весело:
- Ах ты, Левин этакий!
Мусатов любил озадачить человека.
Ну-ка? Что скажет?
Юхов засмеялся и махнул рукой.
- Какой там Левин!
Мусатов поднял брови:
- Да ты про какого Левина думаешь?
- Про того самого, что и ты. Про толстовского. Из "Анны..." как ее... "Карениной". Не так ли?
- Э, да ты, я вижу, знаток классической литературы. Толстого читаешь.
- А почему бы и нет? Государственное издательство печатает, а мы покупаем. Очень просто. Только я, брат, не Левин. Ничего похожего. У него что? Шестьсот десятин, не больше. Мелочь. У меня четырнадцать тысяч га твоего имени.
Юхов широко показал головой в степь.
- Вот и посчитай. Хозяйство!
- Да. Одним словом, "Хозяин и работник".
- Точно так, - сказал Юхов. - Он же хозяин, он же и работник.
- Лихо! - засмеялся Мусатов, медленно подталкивая локтем Льва Николаевича...
Навстречу им с записной книжкой в руке бежал парень в ватном пиджаке, подпоясанном ремешком. Под пиджаком виднелась голубая ситцевая рубаха. Мелкая полова белела на его молодых бровях и ресницах.
Это был бригадир...
1930
СОН
Сон есть треть человеческой жизни. Однако наукой до сих пор не установлено, что такое сон. В старом энциклопедическом словаре было написано:
"Относительно ближайшей причины наступления этого состояния можно высказать только предположения".
Я готов был закрыть толстый том, так как больше ничего положительного о сне не нашел. Но в это время я заметил в соседней колонке несколько прелестных строчек, посвященных сну:
"Сон искусством аллегорически изображается в виде человеческой фигуры с крыльями бабочки за плечами и маковым цветком в руке".
Наивная, но прекрасная метафора тронула мое воображение.
Мне хочется рассказать один поразительный случай сна, достойный сохраниться в истории.
Тридцатого июля 1919 года расстроенные части Красной Армии очистили Царицын и начали отступать на север. Отступление это продолжалось сорок пять дней. Единственной боеспособной силой, находившейся в распоряжении командования, был корпус Семена Михайловича Буденного в количестве пяти с половиной тысяч сабель. По сравнению с силами неприятеля количество это казалось ничтожным.
Однако, выполняя боевой приказ, Буденный прикрывал тыл отступающей армии, принимая на себя все удары противника.