Рассказы и сказки

И когда мать подняла голову, над ней уже низко нависло чёрное небо…

Андрейка видел, как маленький небесный слон вырос в большого слона.

Большой слон выпустил хобот, покрутил им — и опять втянул в себя.

Потом откуда-то взялись у него три тоненьких хобота.

Они вились, вились — и вдруг слились в один толстый, длинный хоботище.

Хоботище начал расти вниз. Вытягивался, вытягивался и достал до земли.

Тогда слон пошёл. Жутко задвигались его толстые чёрные ноги. Земля загудела под ними.

Громадный небесный слон шёл через залив прямо к Андрейке…

Мать увидала, как из чёрного неба между ней и заливом опустился круглый столб. Навстречу ему из болота вырос такой же столб.

Вихрь подхватил его и ввинтил в тучу.

Туча с рёвом и грохотом понеслась по небу.

Мать вскрикнула и бросилась к лодке. Вихрь сшиб её с ног, прижал к земле и держал крепко.

Вскочить не могла: воздух стал упругий и твёрдый, как толстая резина.

Мать поползла, цепляясь руками за кочки.

В спину ей больно ударило жестянкой, в которую она собирала лягушат. Ещё увидела, как с земли стремительно понеслись в небо какие-то тёмные точки. Потом ливень стеной стал перед глазами. Весь воздух загрохотал, и стало темно, как в погребе.

Зажав глаза, ползла наугад: в темноте сразу потеряла, где лодка, где залив, где Андрейка. И когда разом перестала слышать грохот, успела только подумать: "Оглушило!" — и открыла глаза.

Светло. Дождь перестал.

Чёрная туча быстро уносилась к тому берегу.

Лодка лежала вверх дном.

Мать побежала, перевернула её, столкнула в волны и со всей силы налегла на вёсла…

Громадный небесный слон ревел и шагал прямо на Андрейку. Он вырос в большую гору, закрыл полнеба, проглотил солнце. Уже не видно было ни ног, ни хвоста — крутился один только толстый хобот.

Рёв приближался. Чёрная тень побежала по песку.

Вдруг сухой песок под крыльцом закружился столбушкой и больно, как булавочками, заколол Андрейке лицо.

Андрейка вскочил на ноги:

— Мама!..

В тот же миг вихрь подхватил его, поднял высоко над крыльцом, закружил и помчал по воздуху.

Хлынул ливень — и с ним на землю посыпались комья болотной тины, рыбы, лягушки.

Мать со всей силы налегла на вёсла. Лодка прыгала на водяных ухабах.

Наконец — берег.

Страшно было глядеть: с дома сорвало крышу, ставни, двери. Лежал поваленный забор. Дерево переломилось пополам, висело вершиной к земле.

Мать бежала к дому, громко кричала Андрейку. На взбудораженном песке мешались под ногами комья тины, дохлые рыбы, сучья.

Никто не отвечал ей.

Мать вбежала в дом. Андрейки нет.

Выбежала в сад — и в саду нет.

А ветер стих, и в голубом небе опять сияло солнце.

Только вдали, чуть грохоча, уносилась маленькая чёрная туча.

— Унесло моего Андрейку! — крикнула мать и бегом пустилась за тучей.

За домом песок. Дальше кусты. Они цепляются за платье, мешают бежать.

Мать выбилась из сил, всё тише подвигалась вперёд. И вдруг совсем остановилась: перед ней на кусте висел клочок Андрейкиной рубашки.

Рванулась вперёд. Вскрикнула, всплеснула руками: худое тельце Андрейки, исцарапанное и голое, лежало на земле под кустом.

Мать схватила его на руки, прижала к груди. Андрейка открыл глаза и громко заплакал.

— Слон, — всхлипывая, спросил Андрейка, — убежал?

— Убежал, убежал! — утешала мать, торопливо шагая с ним к дому.

Сквозь слезы Андрейка увидал сломанное дерево, поваленный забор, дом без крыши.

Всё кругом было разрушено, разломано, разбито. Только у самых ног прыгал по песку маленький зелёный лягушонок:

— Смотри, сынок, лягушонок! Да смешной какой: с хвостиком! Это его ветром принесло к тебе с того берега.

Андрейка поглядел, протёр ручонками глаза.

Мать спустила его на землю перед испуганным лягушонком.

Андрейка всхлипнул в последний раз и важно сказал:

— Здгастуй, товаищ!

Сова

Сидит Старик, чай пьёт. Не пустой пьёт — молоком белит. Летит мимо Сова.

— Здорово, — говорит, — друг!

А Старик ей:

— Ты, Сова, — отчаянная голова, уши торчком, нос крючком. Ты от солнца хоронишься, людей сторонишься, — какой я тебе друг!

Рассердилась Сова.

— Ладно же, — говорит, — старый! Не стану по ночам к тебе на луг летать, мышей ловить, — сам лови.

А Старик:

— Вишь, чем пугать вздумала! Утекай, пока цела.

Улетела Сова, забралась в дуб, никуда из дупла не летит.

Ночь пришла. На Стариковом лугу мыши в норах свистят-перекликаются:

— Погляди-ка, кума, не летит ли Сова — отчаянная голова, уши торчком, нос крючком?

Мышь Мыши в ответ:

— Не видать Совы, не слыхать Совы. Нынче нам на лугу раздолье, нынче нам на лугу приволье.

Мыши из нор поскакали, мыши по лугу побежали.

А Сова из дупла:

— Хо-хо-хо, Старик! Гляди, как бы худа не вышло: мыши-то, говорят, на охоту пошли.

— А пускай идут, — говорит Старик. — Чай, мыши не волки, не зарежут тёлки.

Мыши по лугу рыщут, шмелиные гнёзда ищут, землю роют, шмелей ловят.

А Сова из дупла:

— Хо-хо-хо, Старик! Гляди, как бы хуже не вышло: все шмели твои разлетелись.

— А пускай летят, — говорит Старик. — Что от них толку: ни мёду, ни воску, — волдыри только.

Стоит на лугу клевер кормовистый, головой к земле виснет, а шмели гудят, с луга прочь летят, на клевер не глядят, цветень с цветка на цветок не носят.