Рассказы и сказка

— Происходим мы из лесу, откуда сюда солнце приходит. Кроме меня, еще Волосатик там жил, а с нами еще один — Рогуля... И жил в том бору один старец справедливый, Сергий, — он Bога славил и всю земную тварь любил. Раз в зиму одну... а у нас зимы лютые: там утром примерзнет солнце к самому краю земли и встать не может, темь весь день! — раз в ту зиму, — некуда нам деваться, теплин ни одной не было, — мы и залезли к старцу в трубу печную, там и проживали. Знал это старец и молчал, и оставлял иногда нам, как бы случаем, на шестке то хлебца корочку, то щец в плошке, а мы и сыты...

Да вот пришла Волосатику пустая блажь — старичку тому табачку нюхательного подсыпать. Посмеяться и мы были не прочь... А старец, надо сказать, строг был: блоху жалел, себя же еженощно терзал по-разному.

Откудова достал, не знаю — и посыпал Волосатик табачком старцеву просфору... Затихли мы в трубе, ждем. А Волосатик мне хвостом ноздри щекочет, смех меня разрывает...

Тут мы слышим вдруг чихание и гневный клич: «Ты, говорит, Волосатик, сгоришь золотым цветом на Иванов день.

Тебя, говорит, Рогуля, зашибет дед на Ерофея до смерти. А ты, — это мне-то он говорит, — Бурыга, с перешибу от поганой руки будешь в чужой земле сдыхать, — не сдохнешь, но завоняешь...»

Вот как вышло. Нету теперь моих приятелей... один я, да ты у меня.

Завздыхал Шарик, душа в нем не по-людскому отзывчивая. Думает Шарик свои думы, Бурыга свои... Тепло в конуре, шерсти много.

А за конурой идет бледная луна, остановилась синяя ночь, звезды по небу, повыть охота!..

XVI

Раз как-то в начале марта случилась такая же пронзительная ночь.

Лежал-лежал детеныш да повернулся к Шарику, взглянул на друга — и как взглянул, так в самом дух и замер:

— Шарик, а Шарик...

— Ну, чево тебе?

А Бурыга замолчал. Потом опять:

— Шарик...

— Да чего тебе, право, не лежится?

— Я, Шарик, домой собрался... туда!

У Шарика под сердце подкатило:

— Зачем тебе туда?

— Не то у вас тут, у нас лучше... Тебе, Шарик, не понять. Я туда пешком пойду.

Опять оба замолчали.

...В небе синяя ладья. В ладье той плывут неведомые сны, по земле цветут синие снежные цветы, — кто Хороший посеял вас?

Только здесь Шарик с ответом собрался:

— Ну что ж, валяй... Оно ведь как, у каждого свое влеченье сердца!

И спиной повернулся к Бурыге. Потому и повернулся, что не хотел показывать свои собачьи слезы.

Бурыга спросил обеспокоенно:

— Ты с чего это, Шарик?

Проскулил Шарик грубо:

— Так это, пустяки у меня... Видать, от старости.

В эту ночь они в последний раз на луну сообща повыли. Больше лун не было, — крались исподтишка по небу сырые низкие тучи, караулили весеннее солнце.

И однажды собрался.

Март на исходе, — у Бурыги в тряпку кости завернуты, хлебца кус там же, на самом кофта ватная старая — кухаркин подарок. Добро вам, люди добрые!

Постояла кухарка на крыльце, поглядела на окаяшку, прошептала жалостливо, как молитву:

— Ну, ступай!.. Замерзла я тут с вами, Да смотри под машину не попади! Эка нескладный зародился...

И ушла.

Подсел Бурыга к Шарику, лизнул его тот в нос-хоботом и опять спиной повернулся: собачьи глаза слез не держат.

Вышел Бурыга за калитку.

И опять в небе ночь была. Она шептала молитвенно вниз:

— Ступай, Бурыга, ступай... Я тебя, где нужно, в тьму закутаю, где нужно — на крыльях пронесу, — ступай.

...В ту ночь до утра выл Шарик на дворе. В одиночку выл, вытянув в небо круглую свою глупую волосатую морду... И выл и выл, не давал графу спать, не давал тишине землю сном окутать...

Понятно: собачья тоска — не фунт изюму!

Так дед Егор из Старого Ликеева рассказывал.

Январь 1922 г

♦ ♦ ♦

«Повествование о невзгодах, выпавших на долю беспомощного лесного детеныша, было встречено теплом понимания и высокой оценкой: «...необычный фантастический рассказ совсем юного писателя... и уже ясно: это талант, крупный, почвенный, народный русский талант» (журнал «Свирель пана», 1923).

Добрым юмором, поэтичностью и крестьянской фантазией пронизаны все эпизоды рассказа «Бурыга»: испанский граф, любитель русских щей и чаепития с самоваром; испанский Ваня; Рогуля и Волосатик, Бурыгины приятели из-под лохматого пня; чувствительный Шарик, всю ночь до утра промучившийся из-за разлуки с полюбившимся ему другом.

Что же это за странное лесное существо «детеныш-нос-хоботом»? Иван Вихров, один из главных героев романа Леонова «Русский лес», тонкий и глубокий знаток природы со всеми ее тайнами и закономерностями, говорил на лекции своим студентам, будущим лесоводам: «Как установлено народной молвой, лешие — тоже патриоты своих лесов...

В общем же русский леший — вполне безвредная личность, хотя и не прочь покуражиться над запоздалым путником, не столько для С В О Е Й забавы, пожалуй, сколько самой жертвы, чтоб было ей о чем рассказать внучатам в новогоднюю вьюжную ночь».