Рассказы и повести

Урок продолжался. Сергей Иванович строже обыкновенного спрашивал ребят, видимо, желая «подтянуть» их, показать попечителю товар лицом. Попечитель сперва внимательно слушал сбивчивые объяснения ребят, как один купец купил белого сукна столько-то аршин, а другой черного — вдвое больше, как они расторговались этим сукном, и как первый почему-то получил очень странный барыш, а второй совсем невероятный убыток.

«Вот так наука!» — насмешливо подумал Кузьма Лукич и зевнул.

На учителя пахнуло ароматом перегорелой водки. Он внимательнее посмотрел на Кузьму Лукича и тут только заметил, что под глазами попечителя повисли припухлые мешки, что самые глаза несколько красноваты и усталы, что все лицо его измято, сонно, — точно Кузьма Лукич недавно с постели встал.

«Неужели опять?» — подумал он, осторожно косясь на попечителя.

А тот опять зевнул, совсем откровенно, как зевает человек у себя дома, где ему нечего стесняться.

— Отпустил бы ты их… — просительно сказал он. — Я Матвею самовар приказал поставить… Чайку попьем… А?..

— Что же, можно… — отвечал учитель. — Вот кончим арифметику и…

— Ну и отлично… А я пока к другим пойду…

И, тяжело поднявшись со стула, Кузьма Лукич ленивой походкой направился в другой класс, через сени. И там опять почтительно-торопливое «встаньте», опять вопросы о здоровье и опять урок: сбивчивый, монотонный рассказ девочки о трехдневном пребывании Ионы во чреве китовом. Чрез четверть часа опять зевок и — по лестнице радостно загрохотали ноги распущенных ребят старшего отделения…

— И ты отпусти… — сказал Кузьма Лукич. — А мы чай пить пойдем…

Он всегда «тыкал» учителей — «попросту», «по-русски»…

Петр Петрович, учитель, сильно, до волос, покраснел почему-то и, точно сердясь, приказал:

— Молитву…

Через минуту к классе уже никого не было.

— Так-то вот лучше будет… — зевнул Кузьма Лукич. — Пойдем-ка вниз. Чай, самовар давно готов…

Училище было двухэтажное, каменное. Вверху помещались два большие светлые класса, внизу кухня и две просторных квартиры учителей. Кузьма Лукич, добиваясь креста, не жалел денег. Его училище было лучшим не только в уезде, а, пожалуй, и во всей губернии, и он очень гордился этим, как и всем, что он делал, говорил, строил, думал…

Был свежий, но тихий, ведреный осенний день. Расторопный Матвей, — ему всегда перепадало в приезды попечителя, — уже накрыл «на воздухе» стол и стоял навытяжку около самовара, пускавшего целые облака белого пара.

Все сели за стол.

Кузьма Лукич окинул глазами стаканы, кувшин с молоком, баночку варенья, ситный на тарелке…

— Что же ты это, брат Матвей, больно по великопостному чай-то приготовил? — обратился он к сторожу. — А?.. Это не рука, брат… Поди-ка, принеси мою корзиночку, дело-то складнее будет…

— Не осмелился-с, Кузьма Лукич… Хе-хе-хе… Без приказания как можно-с?.. — заюлил и заулыбался Матвей. — Хе-хе-хе… Я в один момент…

— Тащи!

Корзинку поставили на стол и Кузьма Лукич самолично принялся разгружать ее, сопровождая дело разными снисходительными шуточками и прибауточками… Он заметно оживился…

— Вот это рябиновочка, моя голубушка… А это вот шампанское — чем ворота запирают. А вот это смирновочка, нумер сороковой, по благородному скажем: проствейн. Это колбаска… Московская, первый сорт… Держи, Матвей, на тарелку… А это что? A-а, омары… Дело… Омары, это хорошо… Поставь их туда, Сергей Иванович, чтобы не мешали… Так…

Из корзинки была постепенно вынута целая батарея бутылок всевозможных форм, цветов, и наименований. Закуски аппетитно просвечивали сквозь тонкую бумагу и наполняли свежий осенний воздух своим острым, раздражающим ароматом.

У Сергея Ивановича разгорелись глаза — он был не дурак выпить. Петр Петрович, другой учитель, все краснел и изредка почему-то едва заметно хмурился.

— Ну-ка, Господи благослови, махнем по первой…

— Первая колом, вторая соколом… — подсказал Сергей Иванович и ловко выпил свою рюмку.

Сергей Иванович был старшим учителем. Четыре года тому назад он кончил семинарию и тотчас же спокойно и осторожно начал ощупывать почву во всех направлениях: куда ему идти? Сын деревенского дьячка, он с детства познакомился с жестокой бедностью, долгие лишения озлобили его, и он твердо решил так или иначе выбиться. Здоровый, крепкий и красивый парень, он обладал солидными аппетитами и достаточной силой, чтобы удовлетворить их. Сперва он решил было избрать духовную карьеру, но потом передумал и стал ждать попутного ветра, чтобы расправить свои паруса. Но года шли, а ветра все не было. Он начинал сердиться на судьбу и с нетерпением, со злобой тянул свою лямку учителя; иногда с озлобления он напивался вечером, но к утру опять был на своем месте. Он водил знакомство и с духовенством, и с урядником, и с волостными писарями, и с земским начальником, и с местными заправилами и сторонился мужика. Он слыл «докой» и все были убеждены, что он «далеко пойдет».

— Вплоть до Сибири… — шутил урядник, хлопая его по плечу.

— Это будем посмотреть… — уверенно отвечал Сергей Иванович.