Рассказы и повести

Сокол уронил изумруд в Херат. С тех пор таит в себе хератское утро прозрачную зеленость пророковой тишины.

…Опять бегут люди видеть. Через площадь трех колодцев, гулямами ангелоликими ведомые, идут старики в мечеть. Их бороды — как облака. Пятилетняя девочка спросила свою мать: облака ли идут в дом пророка?

…Муса, пророк, когда его сердце нальется гневом, скажет соколу, слуге царей: — Иди и принеси мне изумруд, который отдан Херату. Сокол возьмет клювом. Тогда сотрясутся минареты Херата, и навсегда уничтожится утро, — время, когда так хорошо тебе тянуть кальян или жевать индийский орех да слушать, как поет тонкая струна под смычком искусника Урьяна.

КАСЫДА О МУДРОСТИ ЧЕТЫЕХ ПЕРВЫХ СТАРИКОВ

Сожигали мускус и алоэ, ждали стариков. Сказал Халиль: — Пусть придут. Хорошо мне, молодому, отпробовать старого вина. Он сидел па парчовой подушке и отпивал понемногу из щербетпого кубка. Стояли по стенам дворца ряды черных тавашей. Спросил Халиль первого, которому имя было Имадеддин Багдадский: — Вот, я люблю луну. Ты, если знаешь об этом, скажи! Сказал старик, гладя толстые свои щеки: — Ты сказал: лупу? Слушай меня, сахыб, который мог бы быть мне внуком, когда б я халифом был. Вот ответ от полноты мудрости моей. Ударять в гладкую кожу черепаховых гитар легче, нежели изучать науку хадисов. Обучить пьяного вер¬блюда пауке хадисов легче, нежели победить в споре Имадеддима из Багдада. Победить в споре десятерых Имадеддинов легче, нежели стать мужем той, которая проходит ночным небом. Я ничего не знаю об этом, так как это невозможно для меня!

Ему на это вскричал Халиль: — Назвать тебя старой корзинкой, набитой гороховой соломой, и кинуть тебя в сорную яму для меня легче, нежели наградить тебя обещанными динарами, так как это невозможно для меня! Обратился Халиль ко второму: — Я знаю, тебя зовут Ахлат-эль-Кыз. Мир тебе! Слух о тебе приносит каждый, кто приходит из твоих краев. Что ты хочешь сказать мне о моей любви? Ахлат-эль-Кыз был остронос и лукав. Ахлат-эль-Кыз сказал: — Помни, господин, — тот, кто подымается как сокол, часто падает как курица. Подобает ли это соколу — падать курицей? Смеялся Халиль: — Не бойся, старый Ахлат-эль-Кыз! Ты никогда не упадешь курицей, так как только соколу дано летать. К третьему старику направил слова свои Халиль: — Что ты знаешь о том, что сумело бы облегчить мне мою тяжесть? Так отвечал Хаджи-Бекташ, стуча ногою в камень пола: —…Я? Вот, я скажу. Когда Джелаледдин из Руми извел пером суфия сладкое вино газэл из сердца своего, он произнес так: свершай частые странствия в Каабу души своей и там стучись в священный камень сердца, ибо все в нем. Все, что вне его, ничто. И когда дед мой, Ахмед Есеви, извел посохом хаджи воду из камня, он сказал: положи сердце свое на ладонь и швырни его о камень, если оно укушено змеей мечты. Теперь отвечай ты мне: где лежат динары, ради которых я переезжал пустыню?

Яростно закричал Халиль, кидая чалму в самое лицо Хаджи-Бекташа: — Когда я поленом гнева изведу глупую душу из этого дырявого бурдюка, я скажу: ты пришел за динарами — наградой мудрого, а получил удары — награду осла! И у четвертого старика спросил Халиль: — Может быть, и ты скажешь мне то же, что вытащил из себя этот одноглазый мул, или смеющийся верблюд, или лисица, притворяющаяся слоном? Я хочу знать, где путь той, которая проходит ночным небом. Стал говорить Мустафа-баба из Хорсана. Он кланялся и делал рукой, будто вытирает стену, а говорил так: — Хэ, пусть ухо падишаха усладится мудростью старого Мустафы. Рождаются только намеченные к смерти, и умереть не хуже, чем родиться. Ибо умирает не только сердце, истекающее любовью, но всякое, истекающее любовью, умрет. Ты призвал меня, потому что боишься смерти. Зачем же ты боишься, если хочешь, чтоб истекало любовью твое сердце?

С грустью ответил Халиль: — Когда тебя спрашивают о твоем имени, разве ты называешь имя твоей лошади? Плохо, когда женщина, у которой просят только взгляда, дает поцелуй. Я просил тебя указать, где пролегает путь, а ты рассказываешь мне, из чего сделаны дороги. Потом сказал Халиль, роняя слезу в шербетный кубок: — Не приводите их больше в этот день, ибо я боюсь пожалеть, что отец мой не бежал от моей матери, как от бешеного кабана, а, напротив, — целовал ее крепко и до самого утра называл сахарогубою.

ПЕРВАЯ НОЧНАЯ КАСЫДА

Сорви ветку ясмина, что цветет в твоем садике, и ступай на площадь, где главный хератский фонтан. Там ты сядешь на плиту ступенек и будешь нюхать ясмин и глядеть в звездное небо Реджеба Халилевой поры.

А когда утихнут городские шумы и усилится до предела твое желанье, ты ступай неспешным шагом к той, которую в своих месневи превыше всех возносишь ты.

Темны улицы, но у тебя фонарик. Ты не бери с собой большого огня туда, где и фонарик достаточен. Все равно ты его затушишь рукавом, после того как выпьешь кружку дуки и приготовишься поедатъ горстями душистые финики любви.

И когда ты будешь спать на груди твоей сахарогубой, пусть тебе снятся ясминовые сны…