Рассказы и повести

Но что это? Севка вздрагивает. Сергей резким движением толкает к Севке… велосипед. Маленький, подростковый велосипед.

— На…

Севка ловит велосипед за руль. Руль тот самый — мятый, ободранный. И колёса с разными ободами. Сразу видно, что собирали велосипед из разных старых частей. Но это — пустяки! Пусть седло вытертое и расхлябанное, пусть рама покрыта голубой краской, какой мажут двери и карнизы, пусть нет щитков над колёсами! Всё это ерунда!

— Бери, художник, — говорит Лёнька. — Надоело таскать тебя сзади.

— Насовсем? — тихо спрашивает Севка.

— Насовсем.

Маленький Славка теребит Севку за штаны и просит:

— Прокатишь, а? Прокатишь?

— Прокачу, — шепчет Севка.

Вдруг он стремительно вбегает по лестнице домой, в кухне хватает тряпку и смачивает её под краном. Потом Севка выбирается из окна на карниз и прыгает, не боясь высоты. Ребята не увидят его, потому что окно с другой стороны дома.

Севка торопится, бежит к забору, где белеют на тёмных досках его рисунки.

Владислав Крапивин РИСК Рассказ

Это были два маленьких речных буксировщика, два катера-близнеца. Только имена они носили разные. Один назывался длинно и скучно «Иртышлес-3», другой коротко и романтично — «Риск».

Очень уж непохожи были эти имена. А потому мальчишки с береговых улиц по-разному относились и к самим катерам. «Риск» считался более маневренным и быстроходным, его команда более опытной. Кто-то пустил слух, что капитан «Риска» еще недавно командовал торпедным катером. А «Иртышлес» называли калошей. Не повезло и капитану «калоши», низенькому человеку в модном костюме и с черной полоской усиков на губе. Так его и прозвали — Усатик. Хорошо еще, что в те годы не знали слова «стиляга».

Солнце уже утонуло в желтой воде за старым деревянным мостом. Воздух, пропитанный запахом сырой древесины, стал неподвижен, и бело-синие вымпелы на катерах повисли вдоль мачт. Катера были пришвартованы у плотов, прямо к бревнам.

Мы сидели на плотах. Мы — это Женька Жмых, Славка Мальцев и я. Мы сидели и громко, так, чтобы слышали на «Иртышлесе», рассуждали о недостатках катера. Кроме того, Славка, морща от удовольствия веснушчатый нос, щелкал жареные семечки подсолнуха.

На палубе катера был только один человек — высокий сутуловатый с белесыми волосами и очень большим носом. Рядом с этим носом его глаза казались маленькими, как голубые горошины.

Матрос сидел на низкой крыше машинного отделения и невозмутимо чинил фуражку: пришивал козырек.

Прошло минут десять. В самый разгар нашей разнузданной клеветнической кампании по поводу тихоходности «калоши» парень отложил фуражку, встал и принялся разглядывать нас. Мы замолчали. Я прикинул расстояние до берега.

— Пацаны, — сказал матрос, — угостили бы семечками.

Конечно, стоило ответить так: «Сплавай на своей калоше к рынку. Там и купишь». Но парень улыбнулся, и его некрасивое лицо стало очень добрым от большой белозубой улыбки.

И задиристый Славка поднялся с бревен. Он неловко полез в карман: в ладони семечек у него больше не осталось. Он вывернул свой карман и вытряс в руку черные поджаренные зернышки вместе с крошками хлеба и табака. Табак Славка добывал обычно из окурков и, давясь дымом, курил самодельные сигареты.

Подвинув на ладони крошки и семечки, Славка смущенно покосился на нас:

— Дать, что ли?

— На катер пустишь? — спросил Женька у парня.

— Валите…

Игра стоила свеч. Конечно «Иртышлес» не «Риск», но поглядеть все же было интересно. Мы не спеша двинулись к сходням.

— Я здорово подсолнухи люблю, — простодушно сказал матрос, принимая семечки в большую ладонь.

Его звали Иваном. Он оказался подходящим парнем. Показал кубрик, машинное отделение. О себе кое-что рассказал.

Отец у него под Курском погиб, как у Женьки. Мать жила в деревне, сам он второй год плавал и готовился в речное училище.

Вам бы на «Риске» плавать, — сподхалимничал Славка. Иван добродушно сказал:

— А разницы-то… Что наш, что ихний — все равно посудина.

Тогда мы оскорбились за «Риск». Но смолчали.

Женька Жмых высказал, наконец, затаенную мысль:

— Прокатиться бы…

Этот вопрос решился с удивительной легкостью. Оказалось, что завтра «Иртышлес» пойдет к Зеленому Мысу на заправку. Иван крикнул, обращаясь к рулевой рубке:

— Сан-Митрич! Прокатим пацанов?!

Открылась дверца, и показалась голова Усатика.

— Можно… Только вон тому рыжему я на одном месте сначала изображу черепаху. Ту, которую он у нас на корме рисовал.

Славка, очень гордившийся этим подвигом, сейчас нахально отперся.

Появился бритоголовый моторист с квадратными плечами, обтянутыми тельняшкой. Он хмуро сказал:

— Ладно тебе, Саша… Они все равно дрыхнуть будут. Мы в пять отчалим.

Наивный он был человек…

Тянулась фиолетовая ночь, душная и беззвездная. Где-то по краю горизонта прокатывались грозы. Полыхали розовые зарницы. Один раз была особенно яркая зарница и короткий громовой удар.

В половине пятого над водой, над песком, над причалом еще висел туман. Его хлопья ползли по обрыву, цеплялись за кусты бурьяна.