Рассказы и повести

Красноармейцы махали нам руками, кричали что-то громко и неразборчиво. В некоторых составах тоже были «агитваги», только не такие, как у нас. Наш был лучше.

Очкастый Филат приходил каждый день, хвалил: «Аи, добре, аи, ладно получается!»

Один раз он сказал:

— Кончайте, художники! Расписывайтесь! Сегодня комиссар придёт! Погрузка будет… Слыхали, белые напирают!

Зак разволновался:

— Так надо им дать отпор!.. Гиршеле, эту звёздочку поярче крась, поярче!

Муся пришла вечером. На ней была кожаная куртка, сапоги, сумка, револьвер. Она быстро шла по платформе, поглядывая на вокзальные часы, которые давно заснули на половине третьего.

Каждая фигура нарисована в простенке, а руки соединяются под окнами.

А наверху, вдоль крыши, под выпуклыми словами «Международное общество спальных вагонов», я написал русскими буквами, как на эскизе: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь! Пролстар де ту ле пей, упитеи ву!»

— Дружба народов! — объяснил Зак, вытирая тряпкой кисть.

— Очень хорошо! — ответила Муся. Она спрыгнула с платформы, обошла вагон и посмотрела с той стороны.

Там тоже всё готово.

Слева нарисован рабочий в синих штанах, в синей рубашке со сборками на груди. На плече у него громадный молот. У ног — груда пёстрого ситца. А сзади — фабричная труба. Много труб, и они страшно дымят.

А справа, на зелёном поле, крестьянин — с бородой, в панамке, лаптях, в полосатых штанах. На плече у него серп. Около лаптей — пузатые мешки с мукой или зерном. Через всё поле, через красные трубы он протягивает руку рабочим.

— Союз с середняцким крестьянством! — объяснил Зак. — Ещё не совсем кончено!

— Нет, очень хорошо! Больше ничего не нужно!

Муся крепко пожала руку Заку, а потом даже мне:

— Спасибо, Ефим! Вот записка: получите хлеба, крупы немного, селёдки… Филат, беги в комендатуру, скажи: «Всё готово!» Пусть ведёт на посадку. Оружие раздашь ты. Добровольцев — по особому списку. Литературу — сюда… Вы слышали новости, Ефим?

Она зашагала по платформе. Филат побежал вперёд. Из вокзальных дверей повалили красноармейцы. Некоторые были в форме, а некоторые — просто так, в своём. Среди них мы узнали знакомых. Вот подручный мясника Лазарь, вот сапожник Блюмберг, которому белые спалили бороду. Все они бежали к пакгаузу — получали оружие.

Зак позвал:

— Блюмберг!

Но сапожник не ответил. Длинный состав подошёл к нашему вагону и легонько толкнул его. Сцепщик накинул кольцо, свистнул. И международный вагон, с которым мы сжились, который стал для нас вторым домом, двинулся на главный путь. На платформе стало светло, просторно и пусто. Зак посмотрел на пакгауз, потом на меня, подёргал свою закапанную бороду и сказал:

— Гиршеле, вот что… Подержи-ка кисточки!.. Он сорвал с себя халат, кинул его и побежал к пакгаузу.

— Учитель, куда?

Он не обернулся. Вот он скрылся за тяжёлой железной дверью. Вот он снова показался. В руках у него была большая настоящая винтовка со штыком. Он держал её неумело обеими руками, словно лопату, и шагал с ней вдоль эшелона. Красноармейцы в теплушках закричали:

— Папаша, к нам, к нам! У нас баян, папаша!

Вдруг откуда-то из-под вагона вынырнула Фейга:

— Битый час я вас ищу. Я принесла ужин. Картошечка… А где Ефим?

Она оглянулась, увидела Зака, уронила миску и побежала к нему:

— Ефим, что это? Ефим! Отдай сейчас же, Ефим!

Красноармейцы в теплушках засмеялись:

— Тётка, не трогай! Папаша, не поддавайся!

Фейга дёргала приклад, хваталась за штык:

— Ефим, ты же человек искусства! Отдай, или я брошусь под колесо!

Она вырвала винтовку и поволокла её обратно в пакгауз.

— По вагона-ам!

— По вагонам! — откликнулись дневальные у теплушек.

Паровоз загудел. Лязгнули буфера. Состав дёрнулся. Тронулся и наш агитвагон. Еврей, татарин, негр, рабочий, пожимавший руку крестьянину, поехали на фронт.

Подбежала запыхавшаяся Фейга, схватила Зака за рукав:

— Ефим, а они рассчитались с тобой?

Но Зак не ответил, глядя, как всё уменьшается поезд, который увозит агитваг на юг, на барона, на Врангеля…

— Ну вот, уехали… — сказал он потом и невесело улыбнулся. — А мы с тобой, Гиршеле, уползаги, вот кто!.. И ты тоже, Фейгеле.

ВСЕОБЩАЯ ВЫСТАВКА

На Базарной площади стояла огромная пожарная бочка. В пятнадцатом году она загорелась, но её спасли. К её рассохшимся и пробитым пулями бокам приклеивали всякие распоряжения и объявления. Ещё недавно на ней висели грозные приказы белых:

«Немедленно сдать лошадей, несдавшие будут расстреляны. Есаул Серьга».

«Немедленно сдать оружие, несдавшие будут повешены. Атаман Маруся».

Теперь там старая Ариша торговала семечками — по три миллиона за стакан. Я дал ей пять и, получая сдачи, заметил на бочке только что наклеенный плакат:

Я позабыл про семечки и побежал к своему учителю, живописцу вывесок Ефиму Заку:

— Учитель, вы сегодня читали бочку?

— Нет, а что? — спросил Зак, который деревянной ложкой кормил свою младшую дочь.

— Там же выставка!.. Искусство народу! Для всех желающих…

— Для всех желающих? — Зак стал громадными порциями вбивать в дочку пшённую кашу, потом облизал ложку, крикнул жене: — Фейгеле, я на минуточку! — и побежал со мной к бочке.