Нагрузка шлюпки, благодаря неловкости подающих сверху, продолжалась около полутора часов. Около полутора часов матросы шлюпки держались на стороне ветра, у работающего винта, у кормового трапа парохода.
От этих матросов требовали подвига, и они его сделали, продержавшись полтора часа при таких ужасных условиях.
Если я об этом говорю, так потому, что, празднуя четверть века со времени войны, ничего не пришлось сказать о матросах, которые также отличались в турецкую кампанию, также совершали чудеса. Лично испытывая, как единственный пассажир в шлюпке, всю ловкость и смелость молодцов-матросов, я понимаю, что эти люди представляли из себя в военное время!..
Эти люди могут сделать все!
Рулевой Солнцев и его команда – потомки героев прошлой войны, и они сделают то же, что сделали их знаменитые предки.
А таких, как Солнцев и его матросы, сколько угодно! Весь флот наш таков.
Шлюпку наконец отпустили, и помчалась она к берегу по бушующему морю, мочившему багаж своими разбивающимися в брызги гребнями волн, а пароход «Петербург» двинулся к бухте из открытого рейда.
Невольно подумалось: «Что бы это сделать раньше за полчаса!»
Гребцы работают своими длинными веслами, ловя момент, когда можно поймать воду.
С парохода отдается приказание нашим матросам:
– Надеть дождевые!
Но невозможно оставить весла на момент! И обливает нас море соленой волной!
– Есть! – кричит Солнцев, взглянув на офицера с «Петербурга», неистово машущего на своем мостике двумя флагами.
– Что это?.. – спрашиваю я Солнцева.
– А еще подзывают к судну!
Как бы то ни было, но я попал на берег, в Варну, когда было темно. Схватив свои вещи, я бросился к поезду и положил багаж в коридоре.
Это было вовремя: через несколько минут поезд трогался. Прибывший на торжества генералитет занял свои места. Поезд состоял из 15 вагонов. Все новенькие, изящные, блестят.
Кругом толпы народа. Оглушительное «ура» провожало нас. Вокруг шпалерами в первой линии стояла учащаяся молодежь, то линия мальчиков, то линия девочек.
В поезде я ехал «зайцем», стоя в коридоре.
Было темно. Меня никто не опросил: русские меня принимали за болгарина, а болгары за русского, который имеет право ехать в поезде.
До полуночи по линии дороги горели костры, на станциях – толпы народа со свечками в руках, нескончаемое «ура».
Где останавливались на станциях – пели «Шуми, Марица!».
В вагоне-ресторане происходил ужин.
Как бы то ни было, но я, «заяц» экстренного поезда, ел, как волк, проголодавшись в море.
Нашлись знакомые.
Нашлось и купе – я чувствовал себя счастливым, когда положил под голову мягкую подушку и почувствовал себя пассажиром: ведь не будут же ночью паспорта спрашивать!
Проснулся в Ореховце, где поезд стоял довольно долго, и уже почетным гостем я приехал в Тырново.
Железная дорога, подходя к Тырнову, идет чудным ущельем, напоминающим дорогу из Ессентуков в Кисловодск. А дальше ряд глубоких тоннелей, где поезд погружается в глубокую тьму – в вагонах полное отсутствие света, так как в Болгарии в это время еще не освещали вагоны при входе в тоннель. Наконец, поезд вырывается из последнего тоннеля, мчится между скал по мосту над пропастью и останавливается у вокзала. Пересаживаемся в экипажи и поднимаемся в город. От вокзала до города, в городе – всюду шпалерами народ, ученики и ученицы, несмолкаемое «ура», полный энтузиазм, радость непритворная при виде русских – освободителей Болгарии.
Через некоторое время я в Тырнове, где поразила в нижней части города древняя церковь. Удивительное здание! Где-то внизу, под скалами, вся в зелени садов, помещается церковка, существующая несколько сот лет, как-то осевшая в землю.
Внутренность – темная: стены все в древних фресках; высокие колонны, тяжелые своды – все в древневизантийском стиле.
В окнах – грубые железные решетки, напоминающие грозное и нетерпимое турецкое владычество.
Но уцелела церковка от турецкого фанатизма. Только на одно плакался мне старый болгарин, тырновский абориген, – плакался на то, что пропала драгоценнейшая священная библиотека, хранившаяся сотни веков под алтарем и пополнявшаяся постоянно. Библиотеку эту в половине прошлого столетия какой-то владыка из Константинополя разыскал, приказал вынести до последнего листа всю и всю ее сжег.
Оригинально снизу Тырново, амфитеатром прилепленное к высокой горе. Именно – прилепленное!
Оно напоминает пчелиный улей в разрезе: дом над домом! Все это близко сплочено, связано меж собой. Улицы узкие – едва разъехаться: до того слеплено.
Из Шейнова в экипажах по ущелью реки Янтры поехали в Габрово. Моим спутником в экипаже оказался художник А.П. Сафонов, тоже участник турецкой кампании, восторгается каждую минуту.
– Вот, посмотрите, посмотрите!.. – говорил он. – Ведь это чудо… Чего наши пейзажисты не едут сюда! Ведь с ума сойти можно!
На пути опять шпалеры народа, «ура», нас забрасывают цветами. Все дома узких, кривых улиц залиты зеленью и цветами: саженные олеандры в полном цвету.