Рассказы и очерки

- Ах, что вы, - залепетал он. - Оставьте, стоит ли еще говорить о моих скромных способностях? Пожалуйста, не надо; ведь у вас есть теперь всеобщие любимцы, как этот... Аргиропулос, Мальвазий, Пападианос, Мегалокастрос и мало ли еще кто, например, как бишь его, ну, который делает мозаики...

- Вы имеете в виду Папанастасия? - спросил Прокопий.

- Вот-вот, - проворчал Никифор. - Говорят, его очень ценят. Ну, не знаю; я бы лично рассматривал мозаику скорее как работу каменщика, чем настоящего художника. Говорят, этот ваш... как его...

- Папанастасий?

- Да, Папанастасий. Говорят, он родом с Крита. В мое время люди иначе смотрели на критскую школу. Это не настоящее, говорили. Слишком жесткие линии, а краски! Так вы сказали, этого критянина высоко ценят? Гм, странно.

- Я ничего такого не сказал, - возразил Прокопий. - Но вы видели его последние мозаики?

Отец Никифор отрицательно покачал головой.

- Нет, нет, мой милый. Зачем мне на них смотреть! Линии как проволока, и эта кричащая позолота! Вы обратили внимание, что на его последней мозаике архангел Гавриил стоит так косо, словно вот-вот упадет? Да ведь ваш критянин не может изобразить даже фигуру, стоящую прямо!

- Видите ли, он сделал это умышленно, - нерешительно возразил Прокопий. - Из соображений композиции...

- Большое вам спасибо, - воскликнул аббат и сердито нахмурился. - Из соображений композиции! Стало быть, из соображений композиции разрешается скверный рисунок, так? И сам император * ходит любоваться, да еще говорит - интересно, очень интересно! - Отец Никифор справился с волнением. - Рисунок, прежде всего - рисунок: в этом все искусство.

- Вот слова подлинного мастера! - поспешно польстил Прокопий. - В моей коллекции есть ваше "Вознесение", и скажу вам, отче, я не отдал бы его ни за какого Никаона.

- Никаон был хороший живописец, - решительно произнес Никифор. - Классическая школа, сударь. Боже, какие прекрасные пропорции! Но мое "Вознесение" - слабая икона, Прокопий. Это неподвижные фигуры, этот Иисус с крыльями, как у аиста... А ведь Христос должен возноситься без крыльев! И это называется искусство! - Отец Никифор от волнения высморкался в рукав. - Что ж поделаешь, тогда я еще не владел рисунком. Я не умел передать ни глубины, ни движения...

Прокопий изумленно взглянул на искривленные пальцы аббата.

- Отче, вы еще пишете?

Отец Никифор покачал головой.

- Что вы, нет, нет. Так, только, порой кое-что пробую для собственного удовольствия.

- Фигуры? - вырвалось у Прокопия.

- Фигуры. Сын мой, нет ничего прекраснее человеческих фигур. Стоящие фигуры, которые, кажется, вот-вот пойдут... А за ними - фон, куда, я бы сказал, они могли уйти. Это трудно, мой милый. Что об этом знает какой-нибудь ваш... ну, как его... какой-нибудь критский каменщик со своими уродливыми чучелами!

- Как бы мне хотелось увидеть ваши новые картины, Никифор, - заметил Прокопий.

Отец Никифор махнул рукой.

- К чему? Ведь у вас есть ваш Папанастасий! Превосходный художник, как вы говорите. Соображения композиции, видите ли! Ну, если его мозаичные чучела - искусство, тогда уж я и не знаю, что такое живопись. Впрочем, вы знаток, Прокопий; и вероятно, правы, что Папанастасий - гений.

- Этого я не говорил, - запротестовал Прокопий. - Никифор, я пришел сюда не за тем, чтобы спорить с вами об искусстве, а чтобы спасти его, пока не поздно!

- Спасти - от Папанастасия? - живо осведомился Никифор.

- Нет - от императора. Вы ведь об этом знаете. Его величество император Константин Копроним под давлением определенных церковных кругов собирается запретить писание икон. Под тем предлогом, что это-де идолопоклонство или что-то в этом роде. Какая глупость, Никифор!

Аббат прикрыл глаза увядшими веками.

- Я слышал об этом, Прокопий, - пробормотал он. - Но это еще не наверное. Нет, ничего еще не решено.

- Именно потому я и пришел к вам, отче, - горячо заговорил Прокопий. - Ведь всем известно, что для императора - это только политический вопрос. Ему нет никакого дела до идолопоклонства, просто он хочет, чтоб его оставили в покое. Но уличная чернь, подстрекаемая грязными фанатиками, кричит "долой идолов", и наш благородный монарх думает, что удобнее всего уступить этому оборванному сброду. Известно вам, что уж замазали фрески в часовне Святейшей Любви?

- Слыхал я и об этом, - вздохнул аббат с закрытыми глазами. - Какой грех, матерь божия! Такие редчайшие фрески, подлинный Стефанид! Помните ли вы фигуру святой Софии, слева от благословляющего Иисуса? - Прокопий, то была прекраснейшая из стоящих фигур, какую я когда-нибудь видел. Ах, Стефанид это был художник, что и говорить!

Прокопий склонился к аббату и настойчиво зашептал:

- Никифор, в законе Моисеевом написано: "Не делай себе кумира и никакого изображения того, что на небе вверху, и что на земле внизу, и что в водах ниже земли". Никифор, правы ли те, кто проповедует, будто богом запрещено писать картины и ваять скульптуры?

Отец Никифор покачал головой, не открывая глаз.