Так вот Старик Чизмен и жил. Кроме скуки, каникулы приносили ему и другие неприятности: ведь когда ученики съезжались в школу - очень неохотно, - он всегда был рад снова увидеться с ними; но их это раздражало, потому что они-то вовсе не были рады увидеться с ним, ну его и колотили головой об стену, так что у него кровь шла из носа. Но в общем Старика Чизмена любили. Однажды в его пользу даже собрали деньги по подписке и, чтобы хоть как-то развеселить его, подарили ему перед каникулами двух белых мышей, кролика, голубя и чудесного щенка. Старик Чизмен по этому случаю разревелся; но еще горше он плакал немного погодя, - когда все его животные перегрызли друг друга.
Само собой разумеется, Старика Чизмена дразнили по-всякому: называли его Чижмен, Стрижмен, Сычмен и тому подобное. Но он никогда не обижался. И я вовсе не хочу сказать, что он был старый, - он был совсем не старый, просто его сразу так прозвали: Старик Чизмен.
В конце концов Старика Чизмена назначили младшим латинистом. Как-то раз утром в начале нового полугодия его привели и представили школьникам в качестве "младшего учителя латинского языка, мистера Чизмена". Тогда все ученики сошлись на том, что Старик Чизмен - шпион и дезертир, потому что он переметнулся в лагерь неприятеля и продался за золото. И его ничуть не оправдывало, что он продался за ничтожное количество золота, - по слухам, за два фунта десять шиллингов в квартал и даровую стирку белья. Школьный парламент, заседавший по этому поводу, пришел к заключению, что Стариком Чизменом двигала лишь корысть и что он "из нашей крови отчеканил драхмы" *. Это выражение парламент позаимствовал из сцены ссоры Брута с Кассием.
Когда, таким образом, было твердо установлено, что Старик Чизмен, гнусный предатель, пронюхал тайны наших учеников, вот и задумал выдать все, что ему известно, дабы подслужиться к начальству, - всем храбрым мальчикам было предложено основать Общество для борьбы с изменником. Председателем Общества стал Боб Тартер, первый ученик. Отец его поселился в Вест-Индии, и Боб не скрывал, что он нажил миллионы. Боб пользовался большим влиянием среди школьников и сочинил стихи, начинавшиеся такими словами:
Кто притворялся простаком,
Тихоней, смирным дураком,
А стал шпионом и врагом?
То Старый Чизмен...
и так далее, в том же духе, строф десять, а потом распевал их каждое утро у самой кафедры нового учителя. Он подучил одного малыша, краснощекого постреленка, которому всегда было море по колено, подойти как-то утром к Старику Чизмену с латинской грамматикой в руках и ответить урок таким манером:
- Nominativus pronominum - Старика Чизмена - raro exprimitur - никогда не подозревали - nisi distinctionis - в том, что он ябеда, - aut emphasis gratia - пока не уличили. - Ut - Как, например, - Vos damnastis - когда он выдал учеников. - Quasi - Он все равно что - dicat - сам сказал: - Praeterea nemo - "Я - Иуда" {На самом деле это грамматическое правило гласит: "В именительном падеже личные местоимения употребляются редко - только если нужно что-то выделить или подчеркнуть. Так например: "Вы осудили" значит, что "осудили" именно вы, а не кто-нибудь другой" (лат,).}.
Все это очень сильно действовало на Старика Чизмена. У него и раньше-то волос было немного, а теперь они стали редеть с каждым днем. Он все больше бледнел и худел, а иногда по вечерам мальчики видели, как он сидит на кафедре и плачет, закрыв лицо руками, - свеча нагорела, а он и не замечает. Но ни один из членов Общества не смел ему посочувствовать, даже если хотел, потому что наш председатель объявил, что Старика Чизмена терзает совесть.
Так вот и жил Старик Чизмен, и очень скверно ему жилось! Конечно, наш Достопочтенный задирал перед ним нос, и "сама" тоже задирала перед ним нос ведь так они оба вели себя со всеми учителями, - но больше всего Старик Чизмен терпел от мальчишек и терпел постоянно.
Насколько было известно Обществу, он никогда не жаловался начальству, но этого ему не ставили в заслугу, потому что председатель объявил, что не жалуется он из трусости.
У него был один-единственный друг, но и этот единственный был почти так же беспомощен, как и он сам, потому что это была всего только Джейн. Джейн служила у нас в школе чем-то вроде кастелянши и наводила порядок в наших сундуках. Вначале она, кажется, поступила сюда подручной (кто-то из наших говорил, что воспитывалась она в приюте, но я не знаю, так это или нет), а когда срок ее ученичества кончился, ей стали платить жалованье. Не знаю, сколько именно, но похоже, что очень мало. Все таки она скопила несколько фунтов и положила их в сберегательную кассу, и вообще это была очень милая девушка. Правда, она была не особенно хорошенькая, но лицо у нее было честное, открытое, ясное, и все наши мальчики любили ее. Она была необыкновенно опрятная и веселая, необыкновенно уютная и добрая. И если у кого-нибудь из мальчиков заболевала мать, он обязательно шел к Джейн и показывал ей письмо из дому.