Рассказы и очерки (1850-1859)

- Провели вроде бы успешно, а проку не много - потому что ничего при них не найдено. Браггадоча {Три месяца тюрьмы - как заведомым ворам. (Прим. автора.)} - только и всего.

- Почему, мистер Уилд? - говорит Уитчем. - Вот она, бриллиантовая булавка!

Она у него на ладони, в целости и сохранности!

- Каким чудом? - говорим в удивлении мы с Таттом. - Как она к вам попала?

- А вот расскажу вам, - говорит он, - как она ко мне попала. Я приметил, кто из них ее взял; и когда мы все вповалку дрались на полу, я легонько прикоснулся к тыльной стороне его руки, как сделал бы, я знаю, его товарищ; он и подумал, что это товарищ подает знак, и передал ее мне!

Это было красиво, кра-си-во!

Но даже и тут дело прошло не так, чтобы очень гладко, потому что молодчика судили на очередной сессии в Гилдфорде *. А вы же знаете, сэр, что такое эти сессии. Так вот, верьте мне или нет, покуда судьи копались, покуда сверялись по парламентским актам, что с ним можно сделать, я так и думал: разрази меня гром, если подсудимый не сбежит у них из-под носу! А он и впрямь сбежал; да вплавь через реку; потом залез на дерево обсушиться. С дерева его сняли - одна старуха видела, как он туда карабкался, - а Уитчем мастерским своим прикосновением отправил его на каторгу!

III. ДИВАН

- И чего только не делают порой молодые люди себе на погибель и на горе своим друзьям! - сказал сержант Дорнтон. - Просто диву даешься! Был у меня случай в одной больнице - как раз в таком роде. Случай впрямь дурной, и с дурным исходом!

Секретарь той больницы, больничный врач и казначей пришли в Скотленд-Ярд и сделали заявление насчет покраж, и неоднократных, которые производились у студентов. Студенты, когда раздевались в больнице, ничего не могли оставить в карманах шинелей - пока шинель висит, карман почти наверняка обчистят! Пропадали вещи самые разные. Джентльменам, разумеется, это было неприятно, и они хотели, ревнуя о чести своего учреждения, чтобы вора поскорей разоблачили. Дело поручили мне, и я отправился в больницу.

- Так вот, господа, - сказал я, когда мы все обговорили, - веши, как я понимаю, пропадали всегда в одной определенной комнате.

- Да, - сказали они, - всегда в одной.

- Я хотел бы, с вашего позволения, - - сказал я, - осмотреть эту комнату.

Мне показали просторное помещение в нижнем этаже: несколько столов, скамеек, а по стенам вешалки для шляп и шинелей.

- Далее, господа, - сказал я, - есть у вас на кого-нибудь подозрение?

Да, сказали они, есть у них подозрение. Как это ни прискорбно, они подозревают одного из швейцаров.

- Я хотел бы, - сказал я, - чтобы мне указали этого человека и дали бы понаблюдать за ним некоторое время.

Мне указали, я понаблюдал за ним, потом пошел опять в больницу и объявил:

- Нет, господа, швейцар ни при чем! Он на свою беду любит выпить лишнее, но и только. Я подозреваю, что эти покражи совершает кто-то из студентов, и если вы в той комнате, где вешалки, поставите мне диван поскольку там нет чуланчика, - то я думаю, что смогу выследить вора. Мне, с вашего разрешения, нужно, чтобы диван был покрыт ситцевым чехлом или чем-нибудь вроде того, чтобы я мог, оставаясь невидимым, лежать под ним ничком.

Диван достали, и на другой день, в одиннадцать часов, до прихода студентов, я пошел туда с теми джентльменами, чтоб устроиться под ним. Это оказался старомодный диван с большой крестовидной перекладиной под сиденьем, которая мне сразу проломила бы хребет, если бы я умудрился под нее залезть. Пришлось изрядно потрудиться, чтобы вовремя это все удалить; но я тут же взялся за работу, взялись и они за работу, и мы эту штуковину выломали, и место для меня было расчищено. Я заполз под диван, лег ничком, вынул нож из кармана и прорезал в ситце дырку, чтоб удобно было подсматривать. С джентльменами был у нас сговор, что, когда студенты разойдутся все по палатам, один джентльмен вернется и повесит на одну из вешалок шинель. И что в той шинели в одном из карманов будет лежать бумажник, а в нем - меченые деньги.

Пролежал я там немного, и в комнату начинают заходить студенты поодиночке, по двое, по трое; поговорят о всякой всячине, ни мало не думая, что под диваном кто-то есть, потом поднимутся наверх. Наконец пришел один, который пробыл подольше, выжидая, пока все не разойдутся. Довольно высокий, красивый молодой человек лет двадцати - двадцати двух, со светлыми бачками. Он подошел к одной из вешалок для шляп, снял висевшую на ней хорошую шляпу, примерил, повесил на ее место свою, а ту шляпу перевесил на другую вешалку, почти напротив меня. У меня тогда же явилась уверенность, что он и есть вор и что он еще вернется.

Когда все ушли наверх, пришел мой джентльмен с шинелью. Я указал, куда ее повесить, чтобы мне хорошо было видно; и он ушел; а я пролежал ничком под диваном еще часа два - лежу и жду.