Рассказы и крохотки

Он поискал, куда деть рябую кепку, припылённую, кажется, и углем, не нашёл, поджал её под локоть другой руки, а освободившеюся озабоченно стал расстёгивать свой суконник. Суконник его был вовсе без ворота, а верней, ворот был оторван, и тёплый шерстяной шарф окутывал оголённую шею. Расстегнувшись, подо всем этим вошедший открыл летнее, сильно выгоревшее, испачканное красноармейское обмундирование – и ещё стал отстёгивать карман гимнастёрки.

– Подождите-подождите, – отмахнулся Зотов. – Так вот что… – Он щурился на угрюмого неподвижного Дыгина. – Что в моей власти полностью, то я тебе сделаю: отцеплю тебя сейчас. В десять часов утра отоваришься…

– Спасибо, – сказал Дыгин и смотрел налитыми глазами.

– Да не спасибо, а вообще-то не положено. С таким хорошим эшелоном идёшь. Теперь к чему тебя прицепят – не знаю.

– Да уж две недели тащимся. Сутки больше, сутки меньше, – оживился Дыгин. – Груз я свой вижу.

– Не-ет, – поднял палец Зотов и потряс. – Нам с тобой судить нельзя. – Покосился на постороннего, подошёл к Дыгину плотно и сказал еле внятно, но так же заметно окая: – Раз уж ты свой груз видишь – сообрази. Твоими лопатками сколько окопаться может? Две дивизии! А в землю влезть – это жизнь сохранить. Двадцать тысяч лопаток – это двадцать тысяч красноармейских жизней. Так?

Зотов опять покосился. Вошедший, поняв, что он мешает, отошёл к стене, отвернулся и свободной рукой по очереди закрывал – нет, не закрывал, а грел уши.

– Что? Замёрзли? – усмехнулся Зотов громко.

Тот обернулся, улыбаясь:

– Вы знаете, страшно похолодало. Ветер – безумный. И мокрый какой-то.

Да, ветер свистел, обтираясь об угол здания, и позвенивал непримазанным стеколком в правом окне, за шторкой. И опять пожуркивала вода из трубы.

Очень симпатичная, душу растворяющая улыбка была у этого небритого чудака. Он и стрижен не был наголо. Короткие и негустые, но покрывали его крупную голову мягкие волосы, сероватые от искорок седины.

Не был он похож ни на бойца, ни на гражданского.

– Вот, – держал он в руке приготовленную бумажку. – Вот моя…

– Сейчас, сейчас. – Зотов взял его бумажку не глядя. – Вы… присядьте. Вот на этот стул можете. – Но, ещё взглянув на его шутовской кафтан, вернулся к столу, шифровку и ведомости собрал, запер в сейф, тогда кивнул Дыгину и вышел с ним к военному диспетчеру.

Она что-то доказывала по телефону, а тётя Фрося, на корточках присев к печи, обсушивалась. Зотов подошёл к Подшебякиной и взял её за руку – за ту, которая держала трубку.

– Валюша…

Девушка обернулась живо и посмотрела на него с игринкой – так, показалось ей, ласково он её взял и держал за руку. Но ещё кончила в телефон:

– А тысяча второй на проход идёт, у нас к нему ничего. На тамбовскую забирай его, Петрович!..

– Валечка! Пошли быстренько тётю Фросю или переписать, или прямо сцепщикам показать эти четыре вагона, вот младший сержант с ней пойдёт, – и пусть диспетчер их отцепит и отсунет куда-нибудь с прохода до утра.

Тётя Фрося с корточек, как сидела, большим суровым лицом обернулась на лейтенанта и сдвинула губу.

– Хорошо, Василь Васильич, – улыбнулась Валя. Она без надобности так и держала руку с трубкой, пока он не снял своих пальцев. – Пошлю сейчас.

– А состав тот – с первым же паровозом отправлять. Постарайся.

– Хорошо, Василь Васильич, – радостно улыбалась Валя.

– Ну, всё! – объявил лейтенант Дыгину.

Тётя Фрося вздохнула, как кузнечный мех, крякнула и распрямилась.

Дыгин молча поднял руку к виску и подержал так. Лопоухий он был от распущенного шлема, и ничего в нём не было военного.

– Только мобилизован? Из рабочих небось?

– Да. – Дыгин твёрдо благодарно смотрел на лейтенанта.

– Треугольничек-то привинти, – указал ему Зотов на пустую петлицу.

– Нету. Сломался.

– И шлем или уж застегни, или закати, понял?

– Куда закатывать? – огрызнулась тётя Фрося уже в плаще. – Там дряпня заворачивает! Пошли, милок!

– Ну ладно, счастливого! Завтра тут другой будет лейтенант, ты на него нажимай, чтоб отправлял.

Зотов вернулся к себе, притворил дверь. Он и сам четыре месяца назад понятия не имел, как затягивать пояс, а поднимать руку для отдачи приветствия казалось ему особенно нелепо и смешно.

При входе Зотова посетитель не встал со стула полностью, но сделал движение, изъявлявшее готовность встать, если нужно. Вещмешок теперь лежал на полу, и мелко-рябое кепи покрывало его.

– Сидите, сидите. – Зотов сел за стол. – Ну так что?

Он развернул бумажку.

– Я… от эшелона отстал… – виновато улыбнулся тот.

Зотов читал бумажку – это был догонный лист от ряжского военного коменданта – и, взглядывая на незнакомца, задавал контрольные вопросы:

– Ваша фамилия?

– Тверитинов.

– А зовут вас?

– Игорь Дементьевич.

– Это вам уже больше пятидесяти?

– Нет, сорок девять.

– Какой был номер вашего эшелона?

– Понятия не имею.

– Что ж, вам не объявляли номера?

– Нет.

– А почему здесь поставлен? Назвали его – вы?

(Это был 245413-й – тот арчединский, который Зотов проводил прошлой ночью.)

– Нет. Я рассказал в Ряжске, откуда и когда он шёл, – и комендант, наверно, догадался.

– Где вы отстали?

– В Скопине.

– Как же это получилось?