Рассказы и крохотки

15 апреля А. С. уезжает в Солотчу – посёлок в двадцати километрах к северо-востоку от Рязани, поселяется в 9-м номере гостиницы «Загородная», расположенной в кельях бывшего женского монастыря, где и начинает рассказ «Для пользы дела». «С весны 1963 я, уйдя из школы, впервые получил право использовать писательскую свободу: в период ледолома и весеннего паводка жить и писать в отрезанном окском заречьи, в Солотче», – рассказывает А. С. в мемуарном очерке «С Борисом Можаевым» («Литературная газета». 26 февраля 1997). Прямо из Солотчи 17 мая он посылает рукопись в «Новый мир». 28 мая Твардовский записывает для себя: «Новый рассказ Солженицына – сила. Того, что там на 11/2 листах, хватило бы на „острый, проблемный“ роман типа Г. Николаевой».[111] И отправляет автору телеграмму: «Рассказ очень хорош спасибо ждём вашего приезда для сдачи рукописи печать».[112] 15 июля Лакшин заносит в дневник: «Рассказ Солженицына подписан цензурой. Вымарки пустяковые: слово „забастовка“, ещё что-то в этом духе. Тип „волевого руководства“ – забрано в кавычки».[113]

Автор остался недоволен рассказом:

«Весной 1963 я написал для журнала рассказ, которого мог бы и не писать: „Для пользы дела“. Он как будто и достаточно бил и вместе с тем в нагнетённой обстановке после кремлёвских встреч (17 декабря 1962; 7–8 марта 1963. – В. Р.) казался проходимым. Но писался трудновато (верный признак неудачи) и взял неглубоко. Тем не менее в „Новом мире“ он встречен был с большим одобрением, на этот раз даже единодушным (недобрый признак!). А всё лишь потому, что укреплял позиции журнала: вот, проведя меня в литературу, они не сделали идеологической ошибки.

До того уж почувствовал журнал свои права на меня, что летом, пока я был в отъезде, Закс без моего ведома уступил цензуре из моего рассказа несколько острых выражений (вроде забастовки, которую хотят устроить студенты). Это был их частый приём и со многими авторами: надо спасать номер! надо, чтобы журнал жил! А если страдает при этом линия автора – ну что за беда… Вернувшись, я упрекнул их горько. Твардовский принял сторону Закса. Им просто непонятно было, из чего принципиальничать? Подумаешь, пощипали рассказ! Мы, авторы „Нового мира“, им рождены и ему должны жертвовать.

Противный осадок остался у меня от напечатания этого рассказа, хотя при нашей всеобщей запретности даже он вызвал немало возбуждённых и публичных откликов. В этом рассказе я начал сползать со своей позиции, появились струйки приспособления».[114]

О том же говорит А. С. и в письме читателю И. Я. Семёнову, переписавшему в библиотеке от руки «Один день Ивана Денисовича» и «Два рассказа» («Случай на станции Кречетовка» и «Матрёнин двор»): «Рассказ этот менее значителен, чем предыдущие, мельче их».[115]

Рассказ напечатан в «Новом мире» (1963. № 7. С. 58–90). Тираж 120 750 экз.

Варлам Шаламов, читавший рассказ в рукописи, перечитав его в журнале, писал автору:

«Восторг мой по поводу „Для пользы дела“ усилился. Название рассказа уж очень точно, исчерпывающе, лучше, значительней, удачней, тоньше, важнее назвать нельзя.

Потеря в образе Хабалыгина ощутима, там зажёвано важное – размышление Грачикова насчёт Хабалыгина, – и очень важный абзац (он весь остался – о коммунистах, которых надо гнать из партии), но как-то повис в воздухе, он был раньше укреплён гораздо лучше. Больших потерь, по-моему, нет, да и для читателя это – не потеря. Во всяком случае, было лучше.

„Для пользы дела“, как я уже Вам говорил, – очень тонкая работа, по существу, своеобразное отражение вовсе других не равнозначащих событий, авторский ответ на вопросы, которые вовсе не исчерпываются содержанием рассказа.

Главное в рассказе, это глубоко педагогическая мысль, что ложь перед молодёжью трижды большее преступление, о том, что энтузиазм, конечно, будет и ещё не раз. Но… Всё это ведь осталось, пострадал только Хабалыгин и суждение насчёт „внутреннего капитализма“.

Я лежал и с удовольствием вчитывался в пейзаж – в эти белые, быстро летящие облака, в собравшийся дождь, в то, что хоть немного продуло и освежило.

В первом чтении, где сочленения Кнорозова описаны очень хорошо, и левая рука, поддерживающая правую, у Фёдора Михеевича тоже хороша, я упустил бухгалтершу, которая закусила губу и – вышла.

Поздравляю Вас от всего сердца».[116]

Рассказ «Для пользы дела» вызвал всплеск казённой критики на страницах «Литературной газеты». Проработку начал член редколлегии Юрий Барабаш в статье «Что есть справедливость?». Он уверял, что А. С. пытается «решать сложнейшие идейно-нравственные проблемы, судить о людях и их поступках вне реальных жизненных связей, оперируя абстрактными, не наполненными конкретным социальным содержанием категориями» («ЛГ». 31 августа 1963). Чтобы создать видимость объективности, густота публикаций в поддержку босса была разбавлена одинокой статьёй не согласного с ним Д. Гранина «Прав ли критик?» (там же, 15 октября 1963).