Рассказы и крохотки

Боев никого не торопил, всё равно саней подождём. В безвестье он, бывало, и попадал. Попадал – да на своей земле.

Радист уже связался со штабом бригады. Ответ: скоро выезжаем. (Ещё не выехали!) А новостей, распоряжений? Пока никаких.

Вдруг – шаги в прихожей. Вошёл, в офицерской ладной шинели, – командир звукобатареи, оперативно подчинённой Боеву. Давний приятель, ещё из-под Орла, математик. И сразу же свою планшетку с картой к лампе развёртывает. Думает он: вот, прямая просёлочная на северо-восток к Дитрихсдорфу, ещё два километра с лишком, там и центральная будет, туда и тяните связь.

Смотрит Боев на карту. Топографическую читал он быстрей и точней, чем книгу. И:

– Да, будем где-то рядом. Я – правей. Нитку дам. А топографы?

– Одно отделенье со мной. Да какая ночью привязка? Наколют примерно. И к вам придут.

Такая и стрельба будет. Приблизительная.

Торопится, и поговорить некогда. Хлопнули дружеским пожатием:

– Пока?

Что-то не сказано осталось. И своих бы комбатов наставить, так и они заняты. И – лошадей пождать.

И прилёг Боев на диванчик: в сапогах на кровать – неудобно. А без сапог – не солдат.

6

Для кого война началась в 41-м, а для Боева – ещё с Хасана, в 38-м. Потом и на финской. Так и потянулось сплошной войной вот уже седьмой год. Два раза перебывал на ранениях – так та ж война, а в родной край отпусков не бывает. В свою ишимскую степь с сотнями зеркальных озёр и густостайной дичью, ни к сестре в Петропавловск вот уж одиннадцатый год путь так и не лёг.

Да когда в армию попал – Павел Боев только и жизнь увидел. Что было на воле? Южная Сибирь долго не поднималась от Гражданской войны, от подавленного ишимского восстания. В Петропавловске там и здесь – заборы, палисадники ещё разобраны, сожжены, а где целы – покривились. Стёкла окон подзаткнуты тряпками, подзатянуты бумагой. Войлок дверной обивки где клоками висит, где торчит солома или мочало. С жильём – хуже всего, жил у замужней сестры Прасковьи. Да и с обувью не лучше: уж подшиваешь, подшиваешь подошвы – а пальцы наружу лезут. А с едой ещё хуже: этого хлеба карточного здоровому мужику – ничто… И везде в очереди становятся: где – с пяти утра, а где набегают внезапной гурьбой, не спрашивая: а чт'o будут давать? Раз люди становятся – значит, что-то узнали. И – нищих же сколько на улицах.

А в армии – наворотят в обед борща мясного, хлеба вдосыть. Обмундирование где не новенькое, так целенькое. Бойцы армии – любимые сыны народа. Петлицы – малиновые пехотные, чёрные артиллерийские, голубые кавалерийские, и ещё разные (красные – ГПУ). Чёткий распорядок занятий, построений, приветствий, маршировок – и жизнь твоя осмыслена насквозь: жизнь – служба, и никто тут не лишний. Рвался в армию ещё до призыва.

Так – ни к чему, кроме армейского, не приладился, и не женился, – а позвала труба и на эту войну.

В армии понял Павел, что он – отродный солдат, что родная часть ему – вот и дом. Что боевые порядки, стрельбы, свёртывания, передвижки, смены карт, новые порядки – вот и жизнь. В 41-м теряли стволы и тягу – но дальше такого не случалось, только если разворотит орудие прямым попаданием или на мине трактор подорвётся. Война – как просто работа, без выходных, без отпусков, глаза – в стереотрубу. Дивизион – семья, офицеры – братья, солдаты – сынки, и каждый своё сокровище. Привык к постоянной передряге быта, переменчивости счастья, уже никакой поворот событий не мог ни удивить, ни напугать. Нацело – забыл бояться. И если можно было напроситься на лишнюю задачу или задачу поопаснее – всегда шёл. И под самой жестокой бомбёжкой и под густым обстрелом Боев не к смерти готовился, а только – как операцию заданную осмыслить и исполнить получше.

Глаза открыл (и не спал). Топлев вошёл. Лошади – притянули.

Боев сбросил ноги на пол.

Мальчик он ещё, Топлев, хлипок для начальника штаба. Но и комбата ни одного отпустить не хотелось на штаб, взял с начальника разведки.

– Позови Боронца.

Крепок, смышлён старшина дивизиона Боронец, и глаза же какие приёмчивые. Уже сам догадался: из саней убирает лишнее – трофеи, барахло. Трое саней – под погрузку, на три наблюдательных – катушки с проводом, рации, стереотрубы, гранаты, чьё и оружие, чьи и мешки, из взводов управления, и продукты.

– После Либштадта – кого видел по дороге? Пехоту?

Боронец только чмокнул, покачал большекруглой головой.

– Ник-к-кого.

Да где ж она? Совсем её нет?

Вышел Боев наружу. Мутнела пасмурная ночь, прибеленная снегом. Висела отстоянная тишина. Полная. Сверху снежка больше не было.

Все трое комбатов – тут как тут. Ждут команды. Один всегда – при комдиве, это Мягков будет, как и часто. А Прощенков, Касьянов – по километру влево, вправо, на своих наблюдательных, и связь с комдивом только через огневые.

Ну, уже многое видали, сами знают сынки. Сейчас самое важное – правильно выбрать места наблюдательных. Ещё раньше: на какую глубину можно и нужно внедриться. В такой темноте, тишине и без пехотной линии – как угадать? Мало продвинешься – будешь сидеть безполезно, много продвинешься – и к немцам не чудо попасть.