Рассказы и крохотки

В серо-сиреневом платке, безрукавке-душегрейке, из-под неё – кофта голубая яркая:

– Так платили ему мало. Как хлеб подорожал, он – за эту цену возить не буду. Целый день у вас стоять, мол, охотности нет. И бросил.

Сельсоветский: – Правильно.

Голубая кофта: – Нет, неправильно!

Мотнул головой парень:

– Я говорю, что – так было, да. А теперь, на отрезок времени, должен вам хлеб возить – Николай. За молоком практически приезжает – и хлеб привозить.

– Так он тоже завсяко-просто не возит. Сперва молоко сдай – а на той раз хлеб привезу.

В тёмно-сером – наша прежняя, знакомая. Напряглась доглядеть, доуслышать: чего же скажут? выйдет ли решенье какое?

В светло-буром:

– А кто молоко не сдаёт, тому как? Просишь: Коля, привези буханочку! А он: у меня зарплата – одна. У меня уже набр'aто, кому привезти.

В серо-клетчатом, с живостью:

– Мы, выселковские, вдокон пришли. Житьеца не стало, йисть нечего.

В капустном, маленькая:

– Конечно, к нам езду нету…

Сельсоветскому – край оправдываться, скорей:

– А я у него всегда интересуюсь: Николай, ты возишь? Говорит – вожу.

Голубая кофта и подхватилась, залоскотала:

– А вы – у нас поинтересовались? Когда-нибудь приехали сюда? Вы, председатель сельсовета, – хоть бы распронаединственный раз… С давних давён никого не было.

И поварчивают другие:

– Повередилось не до возможности…

– О нас и вспомятухи нет…

А бритый дед во втором ряду стоит молча, малосмысленно. То жевал, а то – раздвинул губы, и так со ртом открытым.

Овсянников голову свою лысеющую опустил. Болит его деревенская душа.

– Минуточку, – спешит сельсовет, – а почему вы прямо сразу не сказали, как он возить не стал?

В капустном: – Не посумеем мы сказать.

Искитея: – Опасаемся.

Тут – вступил районный, сильным голосом:

– А я вам говорю: надо говорить. Вот боимся мы сказать Николаю, вот боимся Михал Михалычу, боимся сказать мне, а чего бояться?

Голубая кофта: – Да я б не побоялась, приехала. Да уж я – никуды, ехать. И дед мой тем боле никуды.

А в красно-буром как оперлась на палку левым локтем, согнула, к плечу кулак приложила, глаза совсем закрытые: «Не видать бы мне вас никого…»

– А я к вам вот разве не приехал? Я спрашивал Михал Михалыча: хлеб возят? Возят, каждый день. Почему же вы не говорили?

В серо-клетчатом, рукой рубя:

– Вот теперь молчанку нашу взорвало!

– Уж как измогаем, сами не знаем.

У нашей той, в тёмно-сером платке, руки причернённые, в кожу въелось навек, и чёрные ободки вкруг ногтей, – руки сплелись на верху палки, так и стоит. Морщины, морщины – десятками, откуда стольким место на лице? Теперь – потухла, уставилась куда-то мимо, так и застыла.

Районный уже решил:

– Давайте договоримся так. Теперь целую неделю к вам будет ездить Михал Михалыч…

– Да кажедён – по что? Хоть через день ба…

– Да хлебушка хоть раз бы в три дни…

– Я не говорю, чтоб каждый день возил хлеб. Но в течение недели, вот до праздника Победы, 50 лет, каждый день будет приезжать и проверять, как вы обезпечены.

(Только успевай записывать…)

– …Мы его избрали здесь, голосовали за него в сельскую администрацию, так пусть он выполняет свой долг как глава местного самоуправления. Пусть хотя бы хлебом обезпечивает. Мы не говорим, чтоб он дом'a строил, дома – конечно уже нельзя сделать по нашей жизни.

– Дома-а-а… Где-е-е…

– …А вода – у вас есть. Да вот – хлеб. Чтоб самое необходимое. Он обязан это сделать.

Стоном:

– Да хлебушек бы был – мы бы жили, не крякнули…

– Вся надея и осталась…

– А ржаной хлеб – он убористый…

Оправился и сельсоветский:

– Давайте договоримся так. Не только у вас будет хлеб, но каждую неделю автолавка будет приезжать.

Поразились бабы:

– Ещё и автолавка на неделе? Ну-у-у!..

Тут в серо-клетчатом не зевает:

– А вот и такая есть надоба. Давняя. Пока фронт воевал – мы тут, иные, и на фронт поработать успели…

Искитея: – От августа сорок третьего, как фронт прошёл…

А серо-клетчатая – как помоложе других: веки не набрякшие, глаза открытые, серые, живые. Сыпет бойко, да только зуб в нижнем ряду мелькает единственный:

– Я, например, чуть не три года отработала на военном заводе. Город Муром, Владимирской области. Мы, значит, на кого работали? И праздников не знали, без выходных, без отпусков. Нам тогда что говорили? Ваш труд – будет наша победа, быстрей покончится война и упокоится страна. А почему ж вы нас забыли, которые трудились, а? Теперь даже пенсии меньше какой другой старухи получаем…

Районный пригладил чуб свой смоляной:

– Да, впервые в этом году вспомнили тех, которые работали в тылу. Вот я почти каждый день теперь вручаю юбилейные медали своим матерям. Они – до слёз… Каждый день получают юбилейную медаль и плачут. Говорят, наконец-то нас вспомнили, потому что весь фронт вынесли на своих плечах. Вручную пахали, сеяли, последние носки отдавали солдатам. А если вы действительно трудились – согласно Указа вам нужно или документы найти, что вы трудились, или надо хотя бы двух свидетелей…

– Да вот нас тут двое и есть. Мы друг другу свидетели.

– Ещё третью нужно.

– В Подмаслове есть.