Однако, что-то начинает меняться, медленно, постепенно, внутри меня. Всё из-за него. Из-за того, кто поведёт восстание и станет символом свободы. Его уже выбрали. Я уже видела его. Его лицо, как и лица всех вокруг ужасно, но его глаза. Такие красивые. Такие добрые. Кажется, он меня жалеет. У него чудесный смех. Мне нравится его голос. С ним хорошо, спокойно, забываешь обо всё даже о себе. И я ему нравлюсь. Что же делать? Нельзя быть в мире с тем, кто должен будет тебя свергнуть и убить. Всё это так не скоро. Я надеюсь, что не скоро. Сейчас мы можем быть счастливы. Высшие. Они такого не допустят. Это не вписывается в их план. Они что-нибудь придумают, чтобы всё было так, как они хотят. Но может можно что-то сделать? Мы не куклы, они не кукловоды. Если хотят пусть запускают свою эру пластических хирургов, восстают против масок. Мне всё равно. Я только хочу быть с ним, в этом мире, в любом мире. Они думали, что я не умею любить, а я умею, и не только себя. Его я люблю больше, чем себя и свою красоту.
Я изменю этот мир.
Не проклятая картина
– Дорогая, я дома, – прокричал Амори, закрывая входную дверь.
– Ты сегодня рано, – Нита его жена, как обычно, вышла его встречать.
– Да, не стал сегодня задерживаться, – он поцеловал её в щёку, – да и большая часть фильма уже готова, осталось только дождаться премьеры. А как прошёл твой день? Была сегодня где-нибудь?
– Нет. Сегодня решила поработать из дома.
– Тебе ведь просто было лень куда-то идти?
– Да, не спорю. Но на мою работу это никак не повлияет, так что могу себе позволить.
Амори улыбнулся и приобнял свою красивую жену. Он очень её любил и никак не мог на неё налюбоваться, несмотря на то, что она была на три года старше него. Этой разницы никто не замечал, да и по правде, Нима выглядела, даже моложе своего супруга.
– Что это у тебя? – Нима только обратила внимание на коробку, которую Амори принёс с собой.
– Ты не поверишь, что мне удалось достать, – его глаза прямо загорелись от удовольствия.
– И что же? – лицо Нимы приобрело довольно скептическое выражение.
– Одиночество, – драматично возвестил Амори.
– Что? – на его жену это не произвело никакого впечатления.
– Одиночество, – начал пояснять Амори, – картина молодого художника, которую считают проклятой или зачарованной, или одержимой, или что-то там ещё, потому что все её владельцы заканчивают жизнь самоубийством.
– И зачем ты притащил это к нам в дом?
– Ой, да ладно тебе, – Амори направился в просторную гостиную, на ходу разворачивая свою покупку, – крутая же вещь, таинственная, ты сама собираешь жутких кукол: Аннабель, Пила и прочие. Меня каждый раз дёргает, когда смотрю на этого чувака из Лабиринта Фавна. Бррр.
– Это не одно и тоже, – принялась защищать свою коллекцию Нима, – они никого не убивали, их владельцы не кончали с собой и вообще это просто игрушки, сделанные на основе культовых образов популярных ужастиков.
– А это просто картина, – Амори наконец извлёк на свет своё приобретение.
Это, действительно, была просто картина. Ничего страшного или ужасного на ней не было. Наоборот, она была довольно проста, даже скучно. На ней был изображён угол комнаты в чёрно-серых тонах, а в этом углу человек, сидящий в позе зародыша. Но надо отдать должное выполнена она была прекрасно, несмотря на небольшое количество цветов, был передан объём, тени, а человек, хоть и был, всего лишь, силуэтом или пятном, но прекрасно выражал забитость и страдание. Художник – мастер своего дела. Смотря на данное произведение тебя действительно охватывают гнетущие и депрессивные ощущения. А голове возникает вопрос: Я действительно так одинок?
– И в чём её проклятие? – спросила Нима, – это белое пятно выползает по ночам из картины и душит своих хозяев за то, что те с ней не поиграли?
– Нет, – закатил глаза Амори, – ты же не веришь в такие вещи. Это просто картина, прошлые хозяева которой, вероятно, были несчастными людьми и всё равно бы свели счёты с жизнью. Просто так совпало, что у них была эта картина. Согласись, она производит впечатление. Ты прям чувствуешь эти стены и это страх.
– Да, этого не отнять, – Нима просто впилась глазами в произведение искусства, словно проваливаясь внутрь, – где ты её повесишь?
– Ещё на знаю, – он начал осматриваться по сторонам.
– Даже не думай, – остановила его жена, – здесь ты её не повесишь, она никак не впишется в наш интерьер, и не думай ничего мне тут портить.
– Ладно, ладно, повешу её у себя в кабинете, – сказал Амори и отправился вешать картину.
– Кстати, – крикнула ему вдогонку Нима, – сколько ты на неё потратил?
– Искусство бесценно, милая, – был ответ.
– Значит много, – заключала Нима, но сама себе, чем своему импульсивному мужу.