Рассказы и эссе

Гжесь посмотрел на руки Директора. Потом на свои. Шевельнул левой, вынул из кармана правую. Какое-то время сгибал и старательно разгибал пальцы.

Между тем сквозь щели в тучах пробилось солнце. Три слюнявых дворняжки начали гоняться за передвигающимися по траве пятнами тепла. Торговцы крэком, сидящие на спинках скамеек, задрали к небу темные лица, а в украинской аллее мужчины стали доставать из-под пальто шахматные доски.

Блошка вернулся с литровой бутылкой. Разлил в пластиковые стаканы. По первой и по второй выпили быстро. Потом пили уже медленнее, смакуя, отпивали по глотку.

Напротив Директора села на скамейку крохотная китаянка. Она размеренно качала коляску, в которой заходился в плаче ребенок нескольких месяцев от роду. Женщина задумчиво смотрела на него. На ее плоском лице светились добрые черные глаза.

- Ну и что тут такого - лежать на Поттерс-Филд, - заметил Гжесь. - Я туда ездил, смотрел, вполне приличное место.

- Как же, ездил, - проворчал Блошка. - Там же тюрьма, никого не впускают.

Они выпили еще по нескольку глотков, их лица просветлели, руки перестали дрожать.

- На самом острове не был. Но до парома доехал. Нужно ехать с Манхэттена, автобусом через Бронкс, выходишь на Лонг-Айленд-Сити, немного идешь, проходишь рыбный ресторан, поле для гольфа и сворачиваешь налево. За причалом для яхт и есть тот самый мол, трое копов и собака, рыжая... дворняга. Туда свозят гробы со всего Нью-Йорка и ставят в рядок. На каждом есть свой номер. Когда набирается побольше, приплывают зэки, забирают гробы на остров и аккуратненько закапывают на том самом поле. Спокойное место, вокруг вода и много птиц.

- А тебе известно, на чьи деньги было куплено это поле? - спросил Блошка.

- Да мне-то какое дело, на чьи?

- На Иудины деньги, - Блошка наклонился к нему. - На кровавые деньги, на сребреники.

- А какое отношение имеет к этому Иуда? - Гжесь подставил пустой стакан.

Блошка налил, потом крутанул бутылку и остаток вылил себе в горло. Бутылку бросил в остывшее ведро.

- Ведь ты католик, а не знаешь. А такое отношение, что, когда Иуда предал Христа, его, как любого человека, совесть стала мучить и он начал раскаиваться. Вернулся в храм, чтобы отдать первосвященникам тридцать сребреников, а они уже не захотели брать их обратно, потому что на них была кровь Иисусова. Так и не знали они, что делать, пока одному из них не пришло в голову купить на эти деньги поле, чтобы хоронить на нем чужеземцев. А один горшечник согласился продать. Поттерс-Филд - это и есть Поле Горшечника, ты ж знаешь английский.

- А-а-а, - Гжесь скривился. - Если даже и так, ведь то поле в Израиле. А тут Нью-Йорк.

- А почему его назвали Поле Горшечника? Да ты пойми, это же всегда одно и то же поле. Для уголовников, безымянных бродяг, отбросов...

- Для чужеземцев, - поправил Гжесь. - Сам же сказал, что для чужеземцев.

- Это одно и то же. - Блошка поковырял каблуком землю. - Земля еще не очень промерзла. Мы бы смогли, развели бы костер...

- Какая разница, где лежать, - задумчиво заметил Гжесь.

- Какая разница? На Поттерс-Филд уже все переполнено. Хоронят в пять слоев. Здесь город самых высоких домов и самых глубоких могил. Вот положат тебя на самый низ, а над тобой будут гнить четверо уголовников.

- Отстань, - проворчал Гжесь. - Я вернусь в Польшу. Еще с полгода поработаю, самое большее год. Еще немного денег подкоплю и вернусь. Меня семья ждет.

Блошка махнул рукой, сплюнул и не ответил. С минуту они сидели молча.

- Его собаки разнюхают, - произнес наконец Гжесь. - Если нам даже и удастся, все равно его раскопают.

- Через пластик не учуют. Нужно только как следует завернуть в мешки.

Стая голубей с шумом взлетела, описала круг в воздухе и опустилась на землю.

Гжесь глянул на Директора и обнажил в усмешке выщербленный ряд желтых зубов:

- Но вообще-то если Иуда и вправду вернул те деньги, значит, человек он был нестойкий. Сегодня на Манхэттене ему бы не пробиться.

Китаянка раскрыла пальто и достала грудь, полную молока. Вынула из коляски орущего малыша в голубых рейтузах и шапочке с розовым помпоном. Сунула ему в рот сосок. Ребенок перестал плакать, радостно забулькал и начал сосать.

- Ну так как? - спросил Блошка.

Квадратура круга

Один талантливый писатель из Восточной Европы недавно пожаловался мне, что тоталитаризм уничтожил его дважды. Сначала посадив его в тюрьму и вынудив эмигрировать, а затем рухнув в тот момент, когда писатель завершил роман, посвященный глубокому анализу тоталитаризма. И, естественно, в связи с гласностью и перестройкой, Вацлавом Гавелом и Берлинской стеной, все издательства его книгу - хоть и превосходную, но совершенно неактуальную отвергли.

- Дело уже не в деньгах, но о чем мне, собственно, теперь писать? О разводе Дональда Трампа? - И писатель мрачно задумался.

Все это кажется забавным, но не для всех. Я все отчетливее сознаю, что это великолепное землетрясение, которое произошло на Востоке, ставит меня, как писателя-эмигранта, в несколько деликатную ситуацию.