— Эх, ты, и не стыдно! — сказала Лиза. — Вот Косуля! Сейчас пойду скажу мамке, что пироги таскаешь!
И убежала.
Светлана обиженно поджала губы.
— Что ж ты мне... какие пироги приносишь? На вот, возьми, пожалуйста.
Она положила пирог Аниске на колени и встала. Во двор вошла Катя.
— Аниска пришла? Больше не уйдёшь?
Аниска не ответила и не подняла глаз. Катя поглядела на одну, поглядела на другую.
— Поругались, да? Всё, как петухи.
— Ничего не поругались, — оттопырив маленькие губы, ответила Светлана, — а просто я с ней больше не вожусь...
— А почему же?
— А потому же. Сами потом скажете, что я с жульницей вожусь.
— Аниска, — сказала Катя, — а ты разве жульница?
— Да, — сказала Аниска и ещё ниже опустила голову.
Катя удивлённо посмотрела на неё:
— Как это?
— А так, — подхватила Светлана, — у тётки пироги утащила.
Катя немножко помедлила, подумала. И вдруг рассердилась и всё её ленивое спокойствие исчезло.
— Она же для тебя принесла! А если бы не ты, то и не взяла бы их никогда! А уж ты скорей «жульница»! Тоже слово какое нашла! Да я бы на Анискином месте и водиться-то с тобой ни одного дня не стала бы, даже ни одной минуточки!
Катя круто повернулась и пошла прочь. Светлана вскочила и побежала за ней — она вовсе не хотела ссориться с Катей. Аниска глядела им вслед, не трогаясь с места.
Возле пруда, в большой тёплой луже Танюшка, Верка и белобрысый Прошка делали мельницу. Катя и Светлана вошли в лужу. Танюшка и Верка поднялись им навстречу. И Прошка присунулся. Стоят всей кучкой, говорят что-то и поглядывают в Анискину сторону.
Аниска медленно завернула в фартук пироги с морковью, встала и, не оглядываясь, пошла домой. Ей хотелось спрятаться где-нибудь на задворках, лечь, закрыть глаза и забыть всё так, чтоб совсем отняло память.
Мать увидела её в окно.
— Что это Лиза про пироги говорит? — закричала было она. Но поглядела в туманные Анискины глаза и сразу сбавила голос. — Ты что? Ай, заболела? Ступай-ка на печку, прогрейся хорошенько!
Аниска молча положила на лавку надкусанные пироги и залезла на печку. Она долго смотрела в потолок. Мать расспрашивала про тётку Анну, про Гришутку, про харчи. Аниска отвечала односложно, думая о своём. Потом вдруг заплакала.
— Ты о чём? — встревожилась мать. — Тётка Анна обижает, что ли?
— Нет.
— А чего ж тогда?
— Я ведь не украла пироги-то... Я взяла просто — их ведь там было много...
— Ах, вон что! Ну, а зачем взяла-то, разве тебе их не дали?
— Нужно мне было.
— Попросить надо. Кто ж так-то берёт? Разве можно?
— Да она не дала бы.
— А может, и дала бы. А раз не дала — самой брать нельзя! Хоть бы и не для себя...
Аниска, наклонясь с печки, поглядела на мать:
— Мамка... А тебе кто сказал, что я не для себя?
— Ну, кто сказал — сама вижу. Подружке небось принесла. А ей-то наши пироги не больно нужны! Глупая ты у меня, Аниска! Трудно тебе будет на свете жить. Э-эх! Сердце у тебя всё наружу — кто захочет, тот и поранит. И тут же прервала себя: — Ну, не в этом дело. Нужны или не нужны ей пироги, а без спросу брать ничего нельзя. Придёшь к тётке Анне — скажи, что взяла. А ругаться будет — ну что ж, терпи. За дело. Вперёд умнее будешь. Скажи непременно, слышишь?
Аниска ответила со вздохом:
— Скажу.
Теплота приятно размаривала и нежила. Но лишь только Аниска начинала дремать — воспоминание о том, что случилось, как булавкой кололо в сердце. И она снова открывала глаза.
«Жульница!»
12. КУДА ПЛЫВУТ ОБЛАКА
Дни в Корешках жаркие, медленные, как смола, текущая по стволу, как облака, идущие по небу...
Аниска сидела на бугорке над рекой. Гришутка играл на песке, у самой воды. Он отыскивал в песке крошечные раковины, гладкие камушки, чёртовы пальцы и складывал всё это на круглом глянцевитом листе кувшинки.
Аниска сушила мокрые от купания волосы. Они очень отросли за лето и крупными завитками лежали по плечам.
Отсюда, с бугорка, далеко видно. На том берегу кусты растут островками, а между кустов, на солнечных полянках, корешковские колхозники сушат сено. Аниска никого не знает, даже девчонок не знает. В первый же день, когда она только что появилась в Корешках и пришла на колодец, одна корешковская девочка сразу высмеяла её:
— Ты куда глядишь — на меня или на тётку Марью?
Стоявшая тут суровая тётка Марья осадила девчонку:
— Эко, язык-то у тебя вредный!
Девчонка застеснялась:
— Да ведь я так, я шуткой!
Но Аниска уже больше ни разу не пошла на колодец в то время, когда там был народ.
Она считала дни. Оставалось немного — последний лужок за рекой, вот этот самый. Аниске видно было, как вдали по ровному лугу ходили конные грабли, загребая длинные пушистые валы. Ближе к берегу, где росли кусты, колхозницы таскали сено охапками. Вон в синем платке тётка Анна. Высокая, худощавая, она широко взмахивает граблями. Вон набрала охапку, потащила. Ну и охапка — с полвоза будет! И откуда у неё сила такая?