Рассказы. Часть 2

Мы приближались к путанице следов, ведущих сквозь дюны. Нил оглядывал сверкающий пляж. Он впервые представился мне сложной системой узоров, и, может быть, это означало, что было уже слишком поздно. При свете солнца он выглядел искусственно, точно при свете рампы, и я даже усомнился, так ли нога ощущает настоящий пляж.

Бунгало тоже выглядели неубедительно. И всё же, пока мы, упав в кресла, давали отдохнуть глазам в относительной полутьме, а наши тела впитывали прохладу, как воду, я умудрился забыть о пляже совсем. Мы выпили два литра вина на двоих, поговорили о моей работе и о том, что Нил без работы с самого выпуска.

Позже я порезал дыню, салат, достал кубики льда. Нил следил за мной, очевидно смущённый своей неспособностью помочь. Без Мэри он казался потерянным. Ещё одна причина, чтобы не жениться, подумал я, поздравляя себя.

Пока мы ели, он не сводил с пляжа глаз. Корабль застыл в янтаре заката: мечта о побеге. Этот образ я чувствовал не столь глубоко, как те метафоры, что посещали меня на пляже; он был не столь гнетущим. Обруч, давивший мне на голову, исчез.

Когда стемнело, Нил подошёл вплотную к окну.

— Что это? — спросил он.

Я выключил свет, давая ему увидеть. За тусклыми горбами дюн светился пляж, его мутноватое сияние напоминало луну в тумане. Неужели и другие пляжи светятся ночью?

— Из-за этого люди говорят, что пляж загрязнён, — сказал я.

— Я не о свете, — сказал он нетерпеливо. — Я о другом. Что это шевелится?

Я сощурился, глядя в окно. Сначала я не замечал ничего, кроме тускловатого свечения. Наконец, когда у меня уже защипало глаза, я разглядел силуэты, тонкие и угловатые, как вороньи пугала, которые рывками меняли позы. Если долго смотреть, наверняка увидишь что-нибудь подобное, и я решил, что это тёмные пятна от спутанных, едва различимых в темноте кустов, проступают на сетчатке глаз.

— По-моему, надо пойти и посмотреть.

— Я бы не стал ходить туда ночью, — сказал я, внезапно осознав, что никогда не ходил на пляж в темноте и испытываю явное, хотя и необъяснимое отвращение к подобной прогулке.

Наконец он пошёл спать. Несмотря на долгий путь, проделанный днём, ему понадобилось напиться, чтобы уснуть. Я слышал, как он распахнул окно своей спальни, выходившее прямо на пляж. Сколько мне ещё предстоит написать, со скольким справиться, а что мне в этом сейчас проку?

2

Я приобрёл это бунгало, как сказано в одной из немногих записей моего дневника, чтобы дать себе возможность писать, не отвлекаясь на городскую жизнь — вопли телефона, звонки в дверь, вездесущий шум, — но, едва оставив всё это позади, я обнаружил, что городская жизнь и есть моя тема. Однако писательство было моей манией: если я не писал несколько дней подряд, то впадал в депрессию. Писать для меня значило преодолевать депрессию, вызванную невозможностью писать. Теперь я пишу потому, что у меня нет другого способа сохранить остатки своего «я», отсрочить конец.

На следующий день после приезда Нила я напечатал несколько строк пробной главы. Вообще-то я не особенно люблю этот приём — вырывать главу из ткани ещё не созданного романа. Но пляж меня смутил, и я чувствовал, что мне надо поработать над сделанными на нём заметками, придать определённость заложенным в них образам. Я надеялся, что из них возникнет какая-нибудь история. Пока я перебирал заметки в её поисках, Нил сказал:

— Пойду затеряюсь ненадолго в окрестностях.

— Угу, — буркнул я, не поднимая глаз.

— Ты, кажется, говорил, что здесь есть брошенная деревня?

Пока я объяснял, как её найти, ниточка моих мыслей порвалась. Хотя она и так вся была в узелках и потёртостях. Раз уж я всё равно неотрывно думаю о пляже, это всё равно, как если бы я был там. Я всё ещё могу писать так, словно не знаю конца, это помогает мне отвлечься от сказанных мною слов: «Я иду с тобой».

Погода была неровной. Архипелаги облаков низко плыли в затянутом дымкой небе, над морем; огромные кляксы вставали из-за сланцевых холмов, точно выбросы жидкого камня. Пока мы лезли через кусты, над дюнами согнулась какая-то тень, приветствуя нас. Едва моя нога ступила на пляж, как я задрожал от сырости и прохлады, под песком словно крылось болото. Но тут свет солнца пролился над ним, и пляж как будто совершил прыжок в совершенную ясность.

Я шёл быстро, хотя Нилу, кажется, хотелось потянуть время. Не тревога заставляла меня торопиться; в конце концов, твердил я себе, может пойти дождь. Сверкающая мозаика песчинок неутомимо мелькала вокруг меня, не складываясь в чёткий узор. Неправильной формы пятна, плоские аморфные призраки, растянутые в длину, проскальзывали по пляжу и замирали, дожидаясь следующего ветерка. Нил, не отрываясь, смотрел на них, как будто хотел понять их форму.