Рассказы. Часть 1

Не было смысла оставлять слушателей в плохом настроении — ему не за это платят. Если он дает им шанс высказаться и шанс что-то услышать, дабы потом обдумывать, он делает то, что от него ждут. Если бы он работал плохо, то его уже не было бы в эфире. Хорошо хоть это не телевидение — по крайней мере он не заставляет людей просто сидеть, разинув рты. Когда вторая стрелка часов над пультом коснулась полуночи, он убрал звук и передал эфир национальному вещанию.

Новости «проходили» мимо него, пока он выключал свет на радиостанции. Вторая в этом году война, еще один голод, корабль, разбитый ураганом, город, сожженный вулканом, — ни секунды для чего-то местного, даже для объявлений о людях, пропавших недели и месяцы назад. Компьютеры в пустой новостной комнате пялились на него погасшими экранами. В обезлюдевшей приемной на пульте мигала лампочка звонка, будто предупреждающий сигнал. Свечение и щелчки, как от насекомого, пропали, пока он шел по толстому ковру приемной. Он уже потянулся к кнопке электронного замка двери, ведущей на улицу, и вдруг запнулся. За стеклянной дверью, на второй из трех ступеней, ведущих на тротуар, спиной к нему сидел человек.

Заснул ли он над тем, что лежало у него на коленях? На нем был черный костюм не по размеру, над воротником на дюйм возвышался воротничок, ослепительно белый, как у викария, сверкающий в неоновых огнях, совершенно не вяжущийся с темно-зеленой бейсболкой, натянутой глубоко, будто она растянулась на лишенном волос затылке. Если он кого и ждал, так точно не Линфорда, но ведущий тем не менее чувствовал, что чем-то привлек этого человека, возможно, оставив везде включенный свет, будучи один на радиостанции. Выпуск новостей закончили тупой шуткой о студенте-музыканте, которому уже почти удалось продать поддельную рукопись, когда покупатель заметил, что имя композитора — Бетховен. Линфорд открыл дверь. Уже собирался распахнуть ее, несильно, чтобы выскользнуть наружу в полуночную июльскую жару под затянутым плотными облаками небом, как с бойких скрипичных пассажей началась передача «Утреннее настроение». Силуэт на ступенях мгновенно вскочил, будто его вздернули на невидимых струнах, и присоединился.

«Значит, уличный музыкант, а на коленях у него были скрипка и смычок». Но это было не единственное открытие, которое заставило Линфорда открыть дверь шире. Скрипач не просто подражал барочному соло, льющемуся из колонок, — он копировал каждый нюанс и тон, отставая от мелодии на радио не больше чем на секунду. У Линфорда возникло ощущение, что он сделался судьей на шоу молодых дарований.

— Эй, неплохо, — сказал он. — Вам бы…

Он едва начал говорить, как скрипач отскочил — движением намеренным или вследствие увечья, которое было не столько танцем, сколько серией извивающихся фигур, от ног и до самой головы, так, как обычно пританцовывают со скрипкой и смычком цыгане. Вероятно, чтобы подавить помеху в виде голоса Линфорда, он стал играть громче, но все так же красиво. Остановился посередине пешеходной дорожки между радиостанцией и универсальным магазином, залитым ночным освещением. Линфорд стоял в дверях, пока на смену мелодии не пришел голос диктора. Закрыл за собой дверь, подергал, проверяя.

— Отлично получается, — окликнул он человека. — Слушайте, интересно…

Он мог лишь предположить, что музыкант не может его слышать, поскольку играет. Как только мелодия окончилась, она заиграла сначала, а играющий двинулся прочь — так, будто его понесли еле различимые тени. Создалось впечатление, что у него выросло еще несколько ног.

Линфорда разочаровало поведение того, кому он всего лишь хотел помочь.

— Извините, — сказал он достаточно громко, чтобы его голос эхом отразился от витринного стекла на другой стороне улицы. — Если вам требуется прослушивание, могу обеспечить. Без блата. Без комиссионных.

Ритм повторяющейся мелодии не дрогнул, но скрипач остановился перед витриной, за которой были проволочные скелеты с натянутой на них мешковатой одеждой. Когда артист не обернулся к нему, Линфорд пошел следом. Он видел талант сразу, а местное дарование должно стать звездой местного радио. Кроме того, он был не прочь сыграть роль репортера, каким и был, пока не понял, что у него лучше получается болтать со слушателями в перерывах между музыкой, слишком старомодной, чтобы ее крутил кто-то другой. Шли годы, и это привело его к только что окончившимся разговорам по телефону, в ходе которых он иногда ощущал, что не может повлиять на ход событий так, как хотел бы. Сейчас ему представился такой шанс, и Линфорд не возражал против того, чтобы эфир с этим скрипачом поднял и его собственную репутацию, когда близится время продлевать контракт. Он уже почти приблизился к скрипачу — достаточно, чтобы мельком увидеть дергающуюся бледную гладкую кожу, по всей видимости, от беззвучных слов в такт музыке, и скрипач вдруг, пританцовывая, если можно было назвать это танцем, снова ускользнул от него.