Рассказы

Он ходил по комнате, слушал и, ошеломленный, думал: "Как чуден Моцарт для влюбленной души… Вот я уже не один, мы оба — одно, и не боюсь я ни разрушения, ни смерти. И так хорошо мне, что готов позвать смерть и в этом чувстве умереть!"

— День окончен, — сказала Елена, все играя и повернув к нему голову. — Еще один день… Надо, чтобы случилось неожиданное со мной, надо, чтобы оно потрясло меня…

— Зачем? — удивился Иван.

— Надо, — повторила она.

Она счастлива и оттого безмерно томится, оттого неспокойна и, может быть, несчастна… Куда-то рвется ее душа… Она вся еще в десяти заповедях и потому ее счастье — маленькое, неполное.

— А может быть, Иван, — произнесла она, — мое счастье — только прозябание, тогда оно мне не нужно. Пусть сменит его несчастье…

— Десять заповедей, Иван, — сказала она опять, все играя, — убили человека, сделали его жизнь тесной, мелкой, серой, превратили человечество в кучу муравьев. Может быть, Иван, вся человеческая история с самого начала пошла ложным путем, криво… Может быть, первые философы, основатели религий, виновны в нашей жизни, потому что, вместо ликований, вместо великих мечтаний, великих борений и дел, человечество, восприняв их учение, заковалось в своем эгоизме и осталось с одними идеалами всяческой сытости.

— Это не я говорю, — произнесла она, — это говорит Моцарт… Послушай, как он стыдит людей, стыдит меня, тебя, как плачет по великому…

— Я не понимаю, что тебя взволновало, — испуганно произнес Иван, взглянув Елене в глаза… — Ты всегда молчишь, и, может быть, я тебя и не знаю по-настоящему. Расскажи мне, что в твоей душе? Я ко всему глух, кроме тебя. Я никого и ничего не люблю, никем не интересуюсь, кроме тебя. В жизни я, как хорошая машина, работаю исправно, но и равнодушен я ко всему, как машина. Для меня весь мир, это — я и ты, — и никого в нем, кроме нас, не существует. Скажи мне, что в твоей душе?

— Не знаю.

Моцарт молчит… Они гуляют по комнате, обнявшись… Елена все еще как будто бы к чему-то прислушивается, необыкновенно взволнованная. Иван целует ее, ловит ее руки, целует, опять целует и говорит:

— Люблю тебя, люблю тебя.

Елена таинственно улыбается. Зрачки ее расширены…

* * *

Установилась весна, теплые солнечные дни, и каждому думалось, что за городом должно быть прекрасно… Из окон видно было, как с утра город погружался в солнечное золото и горел до самого заката. Над скромными зелеными куполами церквей целые дни летали голуби… По улицам ходили, толкались люди, по-весеннему одетые, передвигались коричневые тени, и Елене казалось, что если сесть в дрожки, то можно ехать, ехать без конца, до самой смерти.

Часов в пять, — уже солнце клонилось к закату, — неожиданно явился Глинский… В тот четверг он не приехал, как обещал, и когда горничная назвала Елене его имя, она вдруг подумала: "А ведь я все время его ждала", и покраснела от своей мысли.

Он вошел, свежий, в светло-сером, высокий, стройный, жизнерадостный, пахнувший воздухом и солнцем, как будто из другого мира. Руку он поцеловал ей выше кисти, и, не садясь, тотчас же, торопливо, чуждым этой квартире голосом, сказал:

— Я за вами, Елена Сергеевна. Поедем за город, первые ласточки появились.

О ласточках он сказал так, будто все дело было в том, чтобы поехать их смотреть, — и еще стал длинно объяснять, почему он не пришел в обещанный день.

— Что же мы будем за городом делать? — не дослушав его объяснений, спросила Елена.

— Как что, — странный вопрос! Буделл кататься, дышать воздухом…

— И я вдруг поеду? — будто с недоумением спросила Елена и вопросительно посмотрела на себя в зеркало.

— В этом-то и вся прелесть, Елена Сергеевна, именно вдруг… Здесь дети, муж, будни, кухарка, а вы шаловливо, назло, взяли да исчезли… Послушайте же, ласточки прилетели!

— Да… ласточки, это приятно, но если бы вы были женаты, то так не говорили бы, — возразила Елена.

— Елена Сергеевна, я никогда не женюсь, — солгал он. — Попробуйте оженить облачко. В жизни так много приятного, а мне и этот цветок хочется сорвать, и тот… Я, Елена Сергеевна, по правде говоря, и не понимаю, как могут мужчина и женщина сойтись серьезно навсегда.

— Вы странный человек, — отозвалась она, — и рассуждаете как ребенок.

— Нисколько… Подумайте, что выходит из прекрасной женщины после брака? Женщина-жена — женщина без тайны, то есть смерть самого ценного, что нам дорого в человеке…

— Почему же вы остановились? Говорите до конца…