- Я вижу вас, и мне хочется делать что-нибудь талантливое, необыкновенное... Понимаете, вы взбудоражили мое тщеславие, вы напомнили мне о мечтах и надеждах, которые не сбылись уже так давно... Мне двадцать восемь лет. И трудно не быть теперь смешным с мыслями и настроениями семнадцатилетнего... Вы не подумайте, что я совсем уж раскис, сошел с ума и буду развлекать вас глупостью и сантиментами. Нет. Я только советую вам уезжать отсюда. Поезжайте в город. В большой и шумный. Уезжайте, я вам только советую...
Макаров замолкает, он сильно волнуется, ему стыдно, и он боится, что Зинаида Александровна скажет сейчас что-нибудь насмешливое или, чего доброго, жалкое. Тенина молчит и ждет.
- Вы замерзли, - говорит Макаров, - я пойду... До свиданья...
После его ухода Зинаида Александровна долго стоит у ворот...
Лесковский спит, положив руки и голову на спинку стула. Макаров долго его не замечает.
Страсть
- Какой вечер! Какой вечер! А ты, Верочка, не хотела выходить из дома. Это преступление перед весной и молодостью - сидеть в такой вечер в комнате с единственным окном, да и то на север и вышивать что-то болгарским крестом, - говорил молодой человек, пытаясь взять свою собеседницу под руку. Его собеседница, девушка лет восемнадцати, счастливой наружности, очень живая и подвижная настолько, насколько позволял быть подвижной не совсем свободный покрой ее одежды, неопределенно улыбнулась и позволила, наконец, взять себя под руку.
Они медленно прогуливались по притихшей набережной. Молодой человек не обманывал: вечер был действительно хорош. Закат совсем уже созрел, налился киноварью, и освещенная зарей улица вся выглядела нарядно, потому что окна красивых и некрасивых домов пылали одинаковым пожаром. По улице разгуливали ценители чудесных весенних вечеров, по реке в лодках, добытых терпением или хитростью, плавали мужественные или лукавые люди. Казалось, многим было весело, потому что было слишком много смеха и громких разговоров.
Молодой человек закурил, оживился и продолжал:
- Нет, честное слово, мне стало жаль этого вечера. Я бросил все и к тебе, Верочка.
Он понизил голос, слегка заволновался и заговорил дальше.
- Дело даже не в вечере. Дело в том, Верочка, что я хочу сказать тебе... то есть мне нечего тебе сказать - ты все и так знаешь... Я хотел спросить тебя... Сядем здесь, Верочка.
Молодые люди зашли в скверик и сели на скамейку, против которой стояла такая же, но уже занятая кем-то вроде них. Они взглянули друг на друга, молодой человек - растерянно, Верочка - неопределенно. Она знала уже, о чем он будет говорить, и уже готовила ответы на вопросы, которые он должен задавать.
- Верочка, - бездарно начал молодой человек, - мы знакомы уже три месяца и встречаемся почти каждый день. Ты заметила, конечно, что я люблю тебя.
Верочка сделала вид, что удивилась, чуть подумала и сделала вид, что обрадовалась, и будто бы сразу скрыла эту радость и опустила глаза.
- Люблю, - неестественным голосом повторил молодой человек, воровато оглянулся и продолжал, - с первого вечера, с первого часа.
Он счел нужным подвинуться к ней ближе, но она сочла нужным сделать обратное.
- Прошло три месяца, и я хочу знать... - он долго запинался и, наконец, скорбно глухим голосом произнес, - любишь ли ты меня?
Верочка, внимательно наблюдая за носком своего ботинка, которым она с самого начала водила по песку, долго сидела молча, и наконец ее губы прошептали незаменимое "не знаю".
- Как не знаешь? Ты знаешь! Скажи откровенно "нет", и я сразу же уйду и избавлю тебя от нелепости этого разговора, - он опять заговорил скорбно. - А мне кажется, кроме неловкости ты сейчас ничего не испытываешь. Так "нет"?
Верочка все это предвидела, но теперь все-таки растерялась и не знала, что делать. Он сам подал ей мысль. "Уйду", - решила она. Но вслух сказала:
- Что ты! Я... Я не знаю...
- Значит, "нет"?
Она встала и быстро пошла по аллее.
- Не ходи за мной!
- Но я должен знать!
- Я скажу после.
- Когда?
- Завтра.
Назавтра она вышла замуж за другого, которого наш молодой человек знал, но не думал, что он собирается жениться.
Следующий вечер был так же хорош. И скамейка, на которой вчера сидели наши молодые люди, не пустовала.
Часов в 9 вечера в одном из почтовых отделений города в окошко для подачи телеграмм нетвердой рукой был подан телеграфный бланк, на котором нетвердым почерком был написан адрес и текст: "Будьте счастливы, а если не можете быть счастливыми, то будьте веселы!" Телеграфистка пожала плечами, переписала адрес, а из длинного предложения с тремя знаками препинания, которые, как известно, в телеграммах не полагаются, сделала короткое и простое: "Будьте счастливы и веселы". Исправленный автор телеграммы не имел желания и возможности возражать: он был пьян и, кажется, весел.
Шепот, робкое дыханье, трели соловья...
Ранней весной и поздним вечером в глубину самого чистого и самого уютного во всем мире дворика вошли и остановились под жидкой тенью голых тополей молодой человек и девушка.