Была осень, темнело рано, но возвращаться домой никому не хотелось. Мы опустошили Кешин холодильник и выпили литров десять чаю с печеньками. Треугольник как радушный хозяин разрешал нам всё. Мы выкинули с балкона все яйца – ведь они так прикольно взрывались. Йосю выкрасили гуашью так, что, увидев его сейчас, я бы решил, что у меня белая горячка. Потом всей толпою играли на рояле, грохоча кулаками по клавишам. Апофеозом стало пускание корабликов по полу затопленной ванной.
На следующий день Треугольник в школу не пришёл. Позже я узнал, что впервые в жизни его наказали. Ну, это ещё мягко сказано. Замордованные жизнью родители Треугольника пришли в отчаяние от того, что мы натворили. В состоянии аффекта они избили Кешу так, что он не мог ходить.
Последний раз я видел Треугольника год назад. Одет он был всё так же плохо, зато сигареты смолил по-чёрному. Увидев у меня в руке пиво, предложил его угостить. Я угостил. Кеша залпом в пять крупных глотков залил в себя пиво и немного о себе рассказал. Он окончил музыкальное училище, стал баянистом. Одно время промышлял в кабаках игрой на рояле. Йоська до сих пор жив, правда, облез сильно.
Мы говорили минут десять, я очень спешил. Отмазавшись стандартным: «Ну, встретимся ещё, пивка попьём» – я удалился. Сейчас даже не помню, куда спешил. Зато навсегда запомнил то выражение всемирной скорби на лице Треугольника. Скорби, но не обиды. Треугольник никогда ни на кого не обижался.
А в сегодняшней местной газете прочёл новость. Новость с заголовком «Ценой своей жизни». Ценой своей жизни Кеша спас десятилетнюю девочку, потом кинулся за её старшим братом, но утонул сам – в октябре вода обманчива. В статье фотография улыбающегося Кеши. Я это фото сразу узнал: увеличенный портрет Иннокентия, вырезанный из групповой классной фотографии. Видимо, позже Кеша не фотографировался.
Если бы я мог вернуться в то школьное время! Но ничего не изменишь.
Кеша, Треугольник, Параллелепипед, Параллелограмм… Иннокентий Матвеевич Маркин, прости.
Хоббит
В лесу близ деревни Ореховки завелись хоббиты. Хоббитов в полуросликах опознал Гринька, сын кузнеца Степана, на лето ездивший в город. В городе Гринька посмотрел американский художественный фильм о хоббитах и теперь являлся признанным авторитетом в этом немаловажном вопросе.
Людей хоббиты боялись и прятались в норки, где и проживали. Ростом хоббиты были с полметра. Поначалу принимали их за леших, но когда тракторист Ванька Остолопов узрел пару хоббитов, сидевших на пригорке и куривших трубки, сомнений в том, что не лешие это, а хоббиты, ни у кого не осталось.
Окончательно вопрос разрешился, когда в капкан Сидора попался один из полуросликов. Сидор рассказывал, что у капкана суетились ещё с десяток хоббитов, но все дали стрекача, когда заметили его. В деревню Сидор принес скулившего хоббита, предварительно перевязав его волосатые ноги и засунув в мешок.
Посмотреть на чудо собралась вся округа. Гринька придирчиво осмотрел пойманного хоббита и авторитетно заявил:
– Хоббит! Он и есть. У тех, что в кино, правда, глаза были пошире, и ростом они были повыше.
– В кино, – презрительно сплюнул Сидор. – В кино тебе что хочешь покажут!
– Ещё они разговаривать умеют, – вспомнил Гринька.
Жители плотнее обступили хоббита и стали по-всякому пытаться разговорить его. Хоббит на все их вопросы отвечал писком и пытался вжаться в землю. Никакой одежды на нём не было, но лицо действительно было человечьим. Глаза жалостливо смотрели на людей, требуя пощады.
– Ещё они кольца носят! Золотые! – снова вспомнил Гринька.
Произвели тщательный досмотр. Колец, ожерелий, браслетов и прочих изделий ювелирной промышленности у хоббита не нашли. Старик Прокофьич даже не побрезговал заглянуть хоббиту промеж ягодиц, но и там колец не было.
Испуганный хоббит пукнул. Все засмеялись и решили больше «животинку» не мучить.
– Телевидение надо вызывать! Это же сенсация! – воскликнул Сидор. – Может, медаль мне дадут за важное научное открытие!
Все кивками и поощрительными возгласами дали понять, что целиком и полностью Сидора поддерживают. Каждый был горд за свою деревню и втайне надеялся, что его покажут по телевизору. Телефона в деревне не было, а потому вызывать учёных в город направился Гринька.
На ночь хоббита Сидор взял домой.
Утром Сидор не узнал свой дом. Кругом царили чистота и порядок. Посуда блестела, стёкла в окнах стали невидимы, настолько чисты. Вся одежда выстирана, выглажена и аккуратными стопочками сложена по полкам. Половички выбиты, скатерть, которую Сидор давно собирался сменить, избавилась от всех пятен и манила поскорее сесть за стол.
Вот только хоббита нигде не было.
Зато на столе, на белой скатерти Сидор нашел ранее не примеченную бумажку. Корявым почерком на ней было написано: «Уважаемый Сидор Михайлыч! Я – не хоббит, а домовой. У нас слёт домовых близ вашей деревни. Спасибо за гостеприимство, но мне пора домой в Москву. С глубочайшим уважением, домовой Кузьма».
Моя любовь и страсть Татьяна