Рассказы

Миссис Хейт повернула назад все с той же неторопливой резвостью, поставила ведро на кирпичную приступку у спуска в подпол, и они со старой Хет тоже свернули за угол дома и в самое время поспели, чтоб увидеть, как мул, похожий на привидение, налетел на негодующего петуха с восемью белыми курами, которые как раз вылезали из-под дома. И тогда на миг бегство его обрело по всем статьям подлинную театральность: исчадие ада возвращалось в ад, исчезало бесследно в тумане, словно уносимое на облаке маленьких крылатых тварей, а потом мул скрылся в тусклой и бесплотной пустоте, как бы проглоченный туманом.

— Там, перед домом, еще есть! — крикнула старая Хет.

— Ах, сукины дети, — сказала миссис Хейт все тем же суровым, пророческим голосом, без тени озлобления или запальчивости. Она не мулов бранила; и даже не ихнего хозяина. Слова эти имели десятилетнюю предысторию, известную всему городу, когда ранним апрельским утром то, что осталось от мистера Хейта, отделили от того, что осталось от пяти мулов и нескольких футов новехонькой пеньковой веревки, разбросанных вдоль железнодорожного полотна, где у самой городской окраины от него отходила ветка, заканчивавшаяся тупиком; здесь географически определялась судьба ее дома; а главными составными частями ее утраты были мулы, покойный муж да еще хозяин этих самых мулов. Фамилия его была Сноупс; про него тоже знали в городе — знали, как он купил целый табун на ярмарке в Мемфисе, пригнал мулов в Джефферсон, перепродал их фермерам, вдовам и сиротам, неграм и белым, за сколько дадут — но не дешевле определенной цены; и знали, что зимой (чаще всего именно зимой, в мертвый сезон) мулы эти стайками и даже целыми табунками, всегда связанные вместе крепкой пеньковой веревкой (которая неизменно бывала упомянута в жалобах Сноупса), удирали из надежно огороженных выпасов и попадали под ночные товарные поезда на этой самой развилке, где мистеру Хейту суждено было покинуть сей бренный мир; однажды кто-то из городских шутников даже послал Сноупсу по почте печатное расписание поездов на нашем участке железной дороги. Коренастый, одутловатый человек с напряженным, озабоченным лицом, он никогда не носил галстука и неизменно пересекал мирный, дремлющий город под отчаянный рев, в облаке пыли, и о пришествии его возвещали жалобные крики и вопли, а продвижение знаменовало желтое облако, в котором метались кувшинообразные головы, гремели копыта, и раздавались привычные истошные, яростные понукания погонщиков; а в самом хвосте, задыхаясь, озабоченно семенил сам Сноупс, потому что, как говорили в городе, он до смерти боялся этих скотов, из которых так хитроумно выколачивал прибыль.

Путь, которым он перегонял их с вокзала на свой выпас, лежал по городской окраине, мимо дома Хейта; мистер и миссис Хейт неделю были в отсутствии, а потом проснулись в одно прекрасное утро и обнаружили, что весь дом окружен скачущими мулами, да услышали истошные крики и понукания погонщиков. Но лишь через несколько лет, в роковое апрельское утро, когда люди, которые первыми подоспели на место, нашли то, что можно назвать чужеродным телом среди останков мулов и разметанных обрывков новой веревки, в городе заподозрили, что Хейт имел к Сноупсу и к мулам довольно близкое касательство, а не просто время от времени помогал выгонять их со своего двора. Но уж тогда люди решили, что знают всю подноготную; целых три дня с удивлением и любопытством они ждали, гадая, попытается ли Сноупс взыскать деньги еще и за Хейта.

Только узнали они всего-то-навсего, что к миссис Хейт явился агент железнодорожной компании, чьей обязанностью было удовлетворять иски, а через несколько дней она получила по чеку восемь тысяч пятьсот долларов, потому что в те давние, блаженные времена даже железнодорожные компании считали свои южные отделения и филиалы законной добычей всех, кто жил близ путей. Она получила деньги наличными, стояла в своем капоте, в свитере и в шляпе, которая была на Хейте неделю назад, в то самое утро, и холодно, сурово, молча слушала, как кассир отсчитывает хрустящие кредитки, а потом директор банка и счетовод пытались втолковать ей про выгодность купонов, и про срочные вклады, и про обычные вклады, после чего она положила деньги в мешочек, висевший у нее под фартуком, и ушла; вскоре она перекрасила свой дом: купила ту прочную, не подвластную времени краску под цвет вокзала, как видно, из чувствительности или (как утверждали некоторые) из благодарности.