Рассказы

Пробираясь сквозь буйные дебри колючек и лебеды, я увидел под ногами голубоватые, похожие на кружева листья кавуна. Я присел, развел руками листья и чуть не вскрикнул от радости. На ползучих извилистых плетях росли крохотные, словно игрушечные, кавунчики, но они были настоящими, живыми и даже полосатыми. Один величиной с грецкий орех, другой покрупнее, а третий вовсе с кулак.

Говорят: счастье к счастью. Оглянулся я вокруг и заметил неподалеку зеленую дыню величиной с яблоко. Рядом под листом пряталась другая, желтобокая, она даже на вид казалась ароматной и сладкой. Посмотрел я в другую сторону и увидел в бурьяне высокий помидорный куст, а на нем краснели теплые от солнца помидорчики!

Сердце мое гулко заколотилось от радости и неосознанной тревоги. По уличным законам я был единственным владельцем найденных богатств, потому что нашел их «чур на одного». Но что было делать, как сберечь от посторонних глаз нечаянные мои сокровища? Построить здесь шалаш и жить на Грязной, караулить свою бахчу, как стерегут торгаши на юзовских базарах недоступные для бедных брички со спелыми дынями и кавунами?.. Я прикрыл дорогую находку листьями лопуха и, пригнувшись, незаметно прошмыгнул с Грязной к себе во двор.

Но и там не мог найти себе места. Сладкая тайна мучила меня, душа разрывалась от противоречивых чувств: хотелось одному владеть бахчой, но как утерпеть и не похвастаться находкой? И тогда я вспомнил Юру Демидова, моего соседа. Это был болезненный и добрый мальчик. Когда у меня умерли отец и мать, Юра сочувствовал мне и отдал все свои игрушки. Как же не открыть ему свою тайну? Ведь если подумать хорошо, я могу вылечить его своими кавунами и дынями!

Юра подметал веником двор, когда я поманил его из-за сарая:

— Юрка, бегом ко мне!

— Иду, — сказал он, прислонил веник к стене хаты, и мы укрылись за сараем.

— Юрка, хочешь я тебя вылечу?

— Как?

— Иди за мной.

— В больницу, что ли?

— Я тебе такую больницу покажу, что рот разинешь… Пригнись и ступай за мной, только осторожно, а то раздавишь…

Озадаченный моим таинственным поведением, Юра старался в точности исполнять мои приказания.

— Нагнись, чтобы нас никто не видел, — прошептал я, и мы поползли в зарослях лебеды на четвереньках.

Когда я приподнял привядший на солнце лист лопуха и открыл самый большой кавунчик, Юра даже слова не мог выговорить от радости и воскликнул:

— Ух ты!..

— Теперь садись и слушай. Сейчас я начну тебя лечить, и ты во всем мне подчиняйся…

Бережно, чтобы не повредить плети, я оторвал самую крупную желтобокую дыню, разломил ее ударом о коленку и большую часть отдал другу:

— Ешь…

— Да ты что… — не то удивленно, не то виновато прошептал Юра.

— Ешь, тебе говорят… Это лекарство.

Юра в нерешительности молча смотрел на меня. И тогда я откусил от своей половинки дыни, жуя, зажмурился и застонал от удовольствия. Лишь тогда он несмело последовал моему примеру, ел не спеша, а я ждал. Потом отдал ему и свою половинку дыни и подождал, пока он ее прожует.

— Ну, съел? — спросил я, стараясь быть строгим.

— Съел.

— Теперь три раза повернись, дунь, плюнь и скажи: «Чур меня, не буду болеть!»

Исполняя мое колдовство, Юра нечаянно наступил на кавунчик и раздавил его. До слез огорчился он и стоял, не зная, как оправдаться.

— Ничего, — успокоил я друга. — Все равно его полагается съесть, так велел доктор.

Добрые глаза Юры светились радостью, в них загорелась святая вера в меня и мое колдовство. Я же мог поспорить с кем угодно и на что угодно, что его бледное, с нездоровой желтизной лицо зарумянилось. Значит, дело шло к выздоровлению. Значит, я правильно сделал, что придумал лечить друга. И вылечил — вот как здорово получилось!

Раздавленный кавунчик оказался белым, с крохотными и тоже белыми семечками. Зато он был немыслимо сладким.

— Ну, легче стало? — спросил я.

— Вроде легче…

— А ты не верил… Моя бахча волшебная, а дыни — заговоренные.

Я взял Юру за руку и пощупал ее выше локтя:

— Видишь, у тебя даже мускулы стали твердыми. Завтра съешь вот этот красный помидор и совсем вылечишься…

Мы укрыли листьями лопуха свою счастливую бахчу и на цыпочках удалились с Грязной. Мы решили подождать, когда кавунчики подрастут. Но, наверно, на свете нет большего мучения, чем ожидание, если ждать нет сил. Мы снова вернулись на Грязную, легли в густом бурьяне на землю и стали ждать.

Казалось, кавунчики и дыни подрастали у нас на глазах, и мы заспорили.

— Вот этот кавун стал больше, — уверял я.

— Не выдумывай…

— Давай смеряем.

— Не надо.

Притаившись в густых зарослях лебеды и колючек, опьяненные медовыми запахами и нашей чудесной тайной, мы любовались своей находкой.

— Погляди, какие красивые, — шепотом говорил я, разводя в стороны стебли лебеды, чтобы кавунчики были виднее.

— И сладкие… Я таких сроду не ел.

— Теперь мы с тобой богатые.

— Ага…

— Богаче торговцев, что на базаре.

— Богаче…

— Сорвем еще один?

— Не надо…

— А как я тебя лечить буду?

— Жалко, пускай растут.