Букин чуть приподнимает голову, как часовой, услышав что-то подозрительное. Я весь натягиваюсь, как струна. Мимо проходит девушка в мини. Тоже за Лениным. Букин смотрит на девушку экзистенциально. Странный взгляд у Букина: какой-то скорбно-всезнающий. Девушка уходит с Лениным, нежно прильнувшим к её бедру, в соседний зал. Букин провожает её взглядом до конца, вывернув шею до инквизиционного хруста в затылке. Потом возвращается в исходное положение, траурно зевает, прошептав что-то загадочное: «Пидерштейнов — на губу». И принимается ковырять в носу. Я успокаиваюсь, потому что знаю последовательность и педантичность Букина в этом вопросе. Минут пять Букин будет при деле. Букин стонет, кряхтит, сладострастно сопит. Мимолетный покой.
Но — вот где таилась погибель моя! Вот оно, букинское коварство! Я вижу, что Букин, одной рукой копаясь в носу, другой медленно тянется вниз, к кроссовкам. Я понимаю: он хочет словить двойной кайф. Примерно как: пиво и телевизор. Или: ванна и арбуз… О, это серьезный драйв: чистить нос, проветривая ноги.
Начинаю внутренне метаться. Боже мой, что бы такое придумать?
— Бука, — говорю я дрожащим голосом человека, вдруг понявшего, что он явно не успевает добежать до сортира, — Бука, будь другом, сходи, принеси водички. Принеси, бука, а то в горле пересохло! Очень хочется пить, Бука…
Бука медленно поднимает на меня недобрый взгляд. Ещё бы: я пытаюсь поломать ему такой «дабл-торч» (выражение Буки)!
Некоторое время он продолжает холодно смотреть на меня, предательски развязывая шнурок.
— Кто много пьет — много потеет, — сказал Бука, и одна из кроссовок упала на пол. Бука улыбается улыбкой упыря, зловеще шевелит красными пальцами ноги…
День кончился трагически. На контрольном семинаре Пашка Букин пытался промямлить что-то по моему недописанному конспекту. Он гундосил примерно следующее:
— Владимир Ильич, чуя мелкобуржуазное зловоние, исходящее из оппортунистической клоаки, дал точное и исчерпывающее определение такому смрадному явлению, как…
И получил двойку.
Потом был поднят с грядки я. Мой захватывающий рассказ о «вонючей буржуазии» был оценен так же.
Мы вышли на улицу, сели у фонтана. И долго сидели молча. Кроссовок Бука больше не снимал.
Через полгода он был отчислен и ушел из моей жизни навсегда. Вместе с красными носками и Лениным… Где ты, Бука?!
Русский как нерусский
Лет, наверное, десять я (помимо всего прочего) занимался тем, что преподавал в МГУ русский язык иностранцам. Весь этот очень нелегкий педо-садо-мазо-труд официально называется так: «РКИ». Русский как иностранный. Мы его называли РКН, т. е. русский как нерусский:
— Здравствуй, Хуан. Куда ты идешь?
— Здравствуй, Ахмед. Я иду в интернациональный клуб. А ты? Куда идешь ты, Хуан?
— Я иду на собрание, Ахмед. Там будут выступать ребята, которые работали в стройотряде. Очень хочется послушать!
— Как интересно!.. Хуан, а ты был на концерте художественной самодеятельности, на котором ребята из Папуа — Новой Гвинеи и из Рыбинска хором исполнили стихотворение Владимира Маяковского?..
— А! Я знаю это стихотворение, Ахмед. Там есть замечательные строки: «Я русский бы выучил только за то, что им разговаривал Ленин!»
— Какие хорошие стихи, Хуан!..
И так далее, в том же интерсамоварно-партматрёшечном духе.
Потом, в эру братков и дефолтов, РКН слегка зачах. И вот: новое время — новые песни.
Заявляю со знанием дела: роль стихийных преподавателей русского языка как нерусского (совсем нерусского) в настоящее время по всему миру взяли на себя российские туристы. Они с удивительной настойчивостью пропагандируют РКН во всех, даже в самых отдаленный уголках планеты Земля.
На одном из пляжей Гоа местная девушка Сунита, торгующая вопиюще поддельным серебром, встретила моё появление следующим приветствием:
— Прибарахлись, морячок! Слабо?
Произношение — идеальное, как в Малом театре.
— Потом, — ответил я, не успев удивиться.
— Потом — суп с котом. Браслетики — новьё. Муха не гадила. Бабло при себе?
— Нету у меня денег.
— Нет бабло — фуфло! — печально вздохнула Сунита.
Я вообще-то специалист по русскому жаргону, но каждый раз приезжаю из поездок обогащенный.
Тайский массажист приветствовал меня так:
— Чао, ливер!
Его так научили наши турпедагоги. Это есть такой прием: научить ни слова не знающего иностранца какому-нибудь не вполне нормативному словосочетанию и сказать, что оно означает «здравствуйте», или «спасибо», или «до свидания». Шутка такая.
— Хелло! (это я говорю англоязычному арабскому гиду.)
— Русия? — расцветает гид.
— Русия, русия… — морщусь я.
— За козла, сучок, ответишь, — расплывается в улыбке жертва турвсеобуча.
Иностранцы — очень способные. Хватают на лету. Ты проходишь мимо какой-нибудь тунисской лавки и слышишь в свой адрес:
— Эй! Сергуня!.. Юрец!.. Антоха!.. Петюньчик!.. Шурик!.. — и ещё имен двадцать скороговоркой. Твоё там обязательно будет. Типа Вовчара или Вольдемар. Если всё-таки ты проходишь, не обернувшись, получаешь вслед что-нибудь сакраментальное, типа:
— Иди лесом, жмотыга!
Иностранцы сочиняют русские рекламные слоганы: