Рассказы

— П-п-паразит, — шептал я сквозь наволочку, стиснутую между зубов. — А мы ещё вам Дальний за так отдали… А!!! Что ж ты творишь-то, бармалей ты перепончатый… А!!!

— О’кей, — счастливо смеялся мой мучитель, заламывая мне пятку к голове. — Лаша-Чайна- флендшип!

— Ё-о-о! — плакал я. — Что ж ты, желтушный тормоз, делаешь-то?!! Я же не циркачка китайская, чтобы попу темечком чесать… А!!! А!!! Больно же!

А этот был во вдохновении, в ударе, гестаповец хайнаньский и что-то напевал своё, народное. Про Великую Китайскую Стену. Или про просторы Хуанхэ. И со всей дури заламывал мне руку, как задержанному Япончику.

А уж что он выделывал с моим позвоночником — даже вспоминать страшно. Треск стоял пулемётный.

После массажа, когда местный дедушка Мюллер ушёл со своими шестью баксами, я пополз в санузел, чтобы испить водицы. Полз двадцать минут. Водицы испил. Полежал с полчаса между унитазом и ванной в позе только что пришибленного малярийного комара, поразмышлял о жадности, о здоровье, о жизни и смерти, о черепахах, о китайском национальном характере. Удивительный народ! Вспомнил, как однажды в одном пекинском отеле постелили мне какое-то бельё… с разводами. Вызываю администратора, говорю:

— Это что такое? Почему бельё не белое? А?

А он спокойно отвечает (китайцы всегда спокойные):

— Нормальное бельё. Чистое. А то, что цвет странный — не волнуйтесь. Это ничего. Это до вас русский спал.

Ну, если русский, тогда ничего. Не француз ведь какой-нибудь…

Но это опять же к слову. О тамошней логике.

Два дня я еле передвигался. И главное, ведь эта хунвейбинская морда, эта хайнаньская черепадла ничего мне не сломала, не повредила. Никаких следов преступления. Как будто в милиции резиновой дубинкой отходили. Всё болит: уши, пятки, ляжки, душа… А претензий не предъявишь.

На пляже ко мне он как-то раз опять подошёл:

— Хелло! — говорит. — О’кей?

— Здорово, кащеюшка ты азиатская… О’кей.

— Гуд чип масаз? — с такой интонацией, вроде: «Ну что, понял теперь что к чему? Выключил жабу-то?»

— Гуд, — отвечаю я. — Сенькью за всё, дорогой товарищ.

И вот теперь, по прошествии времени, сквозь тысячи километров, разделяющие нас, я протягиваю тебе свою изувеченную тобой верхнюю конечность, мой далёкий желтолицый друг: спасибо тебе, спасибо за науку. Научил, облагоразумил. Понял я: чип хорошо не бывает. Не буду я больше никогда делать «чип масаз». Ни за что. И в чип-чебуречные в Турции ходить не буду. И чип-пепсиколу в Индии пить. И чип-лекарства принимать. Никогда! Честное китайское.

Русские эм глазами зарубежных жо

Очень-очень много написано о том, как иностранные мужчины относятся к русским женщинам, и почти ничего о том, как иностранные женщины — к нам, русским мужчинам.

Мало того. Вокруг отношения к нашим дамам создан миф, что, дескать, русских женщин все любят, что они, мол, ценятся за скромность, трудолюбие, терпение и т. п.

Ну что здесь сказать… Ценятся, конечно, но поначалу, по незнанию…

Я не встречал ни одного иностранца, который, побывав в мужьях какой-нибудь нашей «неперечливой» Настеньки, отзывался бы потом об этой Настеньке положительно, т. е. без гадючьего шипения и тамошнего мата. Исключения, конечно, бывают, но редко.

Это только сначала все как в фильме:

— Тйепло ли тйебйе, дйевица?.. Тйепло ли тйебйе, краснайа?..

— Йес, тепло, батюшка, тепло, Морозушко…

И глаза такие добрые, чистые, честные, неперечливые. Как у телепузика, вернее, у телепузицы.

Ну — Морозушко и поплыл, как пломбир в духовке.

А потом наша доброглазая через годик хвать этого американского или немецкого Морозушку за мошонку (бороду-то она ему раньше повыдергивала) — и в суд, отсуживать у него дом и полсостояния. И ведь отсудит. Неперечливая наша. Телепузица добропопая. Чистоглазица смертозубая.

Потом, бросив Морозушку в его берлинском дейтройте, вернётся на Родину. Отгуляет со школьным другом Стасиком. С институтским другом Максиком. С первым мужем Толиком. С лучшим другом первого мужа Маратиком. И опять — шасть под ёлку. Поджидать очередного французского или японского Морозушку, чтоб у него отстебунячить какой-нибудь замок на реке Луаре или остров из архипелага Сикасима.

Так что — миф, миф и ещё раз миф.

Она, конечно, и коня на скаку, и в горящую избу. Но — если ей это нужно. А если не нужно — коня на колбасу, а избу под офис. Я, конечно, сгущаю краски, но не сильно.

Знаете, например, что одна наша девушка вышла замуж за швейцарца, которому было 84, потом — за его сына, которому 50, а потом — за двадцатипятилепнего внука. И у всех троих отсудила всё. То есть — буквально. Всех троих оставила, как горных козликов, без штанов гулять по альпийским лугам.

Другая — попала в гарем к какому-то там шейху. С годик пожила. Надоело. Попросилась у шейха домой. Шейх не отпустил. Тогда она его задушила грудью и удрала. История — реальней некуда. Живет сейчас где-то под Архангельском, доярка. Только наша Настенька может задушить мужика грудью.

Так вот получается, что о русских женщинах сначала иностранцы думают хорошо, а потом — скажем помягче — узнают правду.