Рассказы

Маша Колесникова поднялась до конца пролета.

— Я в прошлый раз просила, — сказала она, — пусть Горохова просит.

Анечка Горохова отступила назад, к окну, к солнцу.

— Я не пойду, там темно.

— Ну и что, что темно. Откроют — будет светло. Да ты поднимись на всякий случай, может, они тоже на работе.

Но Анечка крепко взялась за подоконник и решительно ответила:

— Я боюсь, я имею право бояться. Я девочка.

— Но ты же в первую очередь пионер, — сказала Колесникова, и это должно было подействовать, потому что если бы так сказал Антон или Дима, тогда не считается, а Колесникова — сама девочка, значит, имеет право! Но Горохова не сдвинулась ни на шаг.

— Я здесь вас буду ждать.

— Ждать много смелости не надо, — сказала Колесникова, — идти-то сложнее.

Анечка опустила глаза.

— Да ладно, какая разница, — сказал Антон, — что мы тут, корову делим? Сейчас, быстро! Ты ведь подождешь, Горохова?

Анечка посмотрела ему в глаза, так что, казалось, даст самое пречестное слово, например: «Обещаю!» Но она просто сказала:

— Да.

И ребята пошли к квартире. Антон постучал, потому что звонка не было видно. Послышались быстрые шаги, дверь открыла старушка в легком нарядном платье. Показалось, что она несколько разочарована, как будто ждала кого-то другого.

— Здравствуйте, — сказала Маша, — мы из тридцать второй школы, у вас есть макулатура?

Старушка не ответила.

— У вас есть ненужные старые газеты или книги? — объяснил Антон. — У нас пионерское задание.

— Должно что-то быть, — сказала старушка, — проходите, пожалуйста.

В квартире оказалось интересно. Все было старинное, наверное, даже довоенное.

— Книг ненужных не бывает, — сказала старушка, — а периодика есть. Смотрите здесь.

И она указала на высокий стеллаж. Газеты, журналы. «Правда» за двадцать пятый, двадцать шестой… «Крокодил» того же времени. «Нива» за девятьсот двенадцатый.

— Забирайте, если нужно. Мы уже все прочитали.

Ребята растерялись. Как такое в макулатуру? Такое в музей надо или в красный уголок.

— А вам что, совсем не нужно? — спросил Антон. — Это же антиквариат, его можно в букинистический за деньги сдать.

Старушка задумалась.

— Нет, — сказала она, — не нужно. Антиквариат — это что-то совсем старое, например, времен царя Александра Второго или Третьего. А это — периодика, просто новости. Что ее дома держать? Пыль одна.

Пошептались, и Антон сказал:

— Вы простите, мы не имеем права такие ценные издания в макулатуру забирать. Может, у вас есть тоже газеты, но свежие?

Старушка подумала.

— Есть. Пойдемте.

Она прошаркала по коридору мимо кухни в самую дальнюю комнату. Ребята пошли за ней, и пока шли, что-то поменялось. Даже непонятно что. Антон, Дима и Маша зашли в комнату, остановились. На диване, не двигаясь, сидели еще две старушки, точь-в-точь как первая. Только платья были другие, а по внешности — вообще не отличить.

— Здравствуйте, — тихо сказали ребята, но старушки не ответили.

— Вот здесь, на полке, — сказала первая старушка и села на диван.

Они теперь сидели втроем, в одну линию. Одинаковые и неподвижные.

Антон стал перебирать газеты, но там тоже не было ничего свежего.

— Простите, у вас все какое-то старое, это ценности, а не макулатура.

Не ответили. Сидели и молчали. Да ну их, сумасшедшие какие-то и одинаковые!

Вдруг одна из старушек посмотрела в глаза Маше и сказала:

— Кира.

Маша не поняла, подумала, что та обозналась, но старушка продолжила:

— А это моя сестра, Галя.

Теперь стало понятно, что они зачем-то представлялись. Только не чай! Только скорее на улицу!

— А меня зовут Шура, — сказала самая первая старушка, и все опять замолчали.

Ребята тоже не знали, что сказать.

— Мы близнецы, — добавила Шура.

Это и так было видно.

— Мы тогда пойдем, — сказал Дима, — нас учительница ждет, ей класс надо закрыть.

— Вы же ничего не взяли.

— Поймите, — Дима был самый основательный и взрослый из класса, он даже на межшкольных соревнованиях по шахматам играл на «первой доске», — макулатура — это не новое и не совсем старое. Например, новые газеты и журналы еще имеют актуальность, потому что это недавно было, а совсем старые — уже история.

— Например, — добавила Маша, — если полгода назад или год газета — это макулатура, а если неделя назад, то еще нет.

Старушки ничего не ответили. Они сидели смирно и смотрели, словно сквозь ребят, на противоположную стену. Надо было уходить.

— Вот там есть, — сказала Шура, — как раз такое.

Она указала пальцем прямо на голову Антона.

Антон обернулся и увидел на полках стопки прошитых бечевой газет. Подошел ближе и с разочарованием сказал:

— Это за тридцать седьмой год.

Шура смотрела на него с замершей, фарфоровой улыбкой, даже не кивая, но самой улыбкой соглашаясь.

— Вы же сказали, что тут недавнее.

— Ну как, недавнее, — ожила Шура, — за март, за апрель.

Антон вытащил газету с речью Молотова, с фотографиями каких-то рабочих и колхозников. Бумага почти крошилась в его руках.

— Даже за май, — сказала Шура, — точно помню, еще выпускного не было, а газета эта была уже. Мы ее с девочками в классе читали, доклад готовили.

— А можно мы еще те, в коридоре, посмотрим? — спросил Антон, и ребята вышли из комнаты.