Рассказы

Призывы возымели противоположный эффект. Тр-рах по жестяному и стеклянному! Отрицательные эмоции площади сфокусировались на козле отпущения. Выделились крепкие ребята в черных майках и десантных тельняшках, и хорошо прикинутые деляги, с мятыми боксерскими носами и выкрученными ушками борцов. Фургончик качнулся и лег, хрустнув зеркальцем на кронштейне и внимая в борт дверной ручки.

Площадь завопила.

Мелькнула фуражка, треснул рукав, с мягким влипающим чмоком опустилась пряжка армейского ремня.

Вдали черной гребенкой плеснули дубинками ОМОНа.

– Сто-оп!!! – седеющий рослый киногерой держался с мегафоном не опрокинутой машине. – Нельзя кровавую баню! Они этого хотят! Провокация не пройдет! Мы не марионетки… Мы не дадим себя одурачить! загнать в лагеря! Хватит!

– А-а-а!!

– Мы еще узнаем причину! и виновников! Хаос – против нас! Паника – против нас! Опять пойдем на поводу? на бойню?

– Э-э-э!!

Прорубил воздух кулаком:

– Чего они добились? Пошли вразнобой часы? Это – повод для погромов? для психоза? – Повел по толпе указующим пальцем: – Ну, кто тут такой туземец, что впадает в раж из-за испорченных часов? – Перепустил умелую ораторскую паузу: – Пусть тот у кого никогда не врали часы, первый бросит в меня камень! Ну? Булыжником, так сказать, орудием пролетариата?

Нервное напряжение проискрилось смехом. «Я б кинул, да тут асфальт кругом!»

– У кур сальмонелла, у свеклы нитраты, у компьютеров вирус, у часов тоже… дизентерия!.. – Пошутил, значит, с народом.

Подыграли хохотом. Оратор, безусловно, обладал магнетизмом: он ухватил нерв толпы, как вдруг пинцетом, и теперь играл на этой натянутой струне, приотпуская.

– Не в часах дело!

– А-а-а!!

Как всякий вяловатый и малоудачливый человек, Мамрин обладал развитым воображением, компенсирующим недостачу конкретных благ. Плывя внутрь себя от гула, он мечтательно проницал за пределами видимости:

Рыдает во Дворце невеста, отчаявшись дождаться жениха; тупо смотрит фарцовщик на чемодан бессмысленных часов; срываются бесчисленные совещания…

Свободный и злой мозг работал в злорадно-деструктивном, если можно так выразиться, режиме: разладился хронометраж боевых ракет; всплывают из преисподней черные подлодки; впервые иссякает ядовитый дым труб и водопады отравы… А на дорогах-то что сейчас на железных!.. «А, на дорогах и так не лучше», – отозвался железнодорожник, длинно сплюнув. Видимо, Мамрин заговорил вслух.

– Народ сделал свой выбор! – торжествующе грохотал мегафон. Политгерой мотнул седым волчьим чубом. – Сейчас мы поставим часы на единое время – наше! И начнем нашу, нормальную жизнь! В полдень!..

– А если сейчас не полдень? – прогорланил рыжий петух, кожаный заклепанный панк.

– Мы в жизни хозяева – всего! и времени тоже! оно принадлежит нам! и будет таким, какое мы установим!!! – воздел руку жестом памятника, выбрасывающего исторический лозунг: – Мы покоряем пространство и время!

В гипнозе сумятицы самое простое решение кажется гениальным, а самый банальный и забытый призыв – пророческим. Толпа, как известно, живет эмоциями, а эмоции эти частично переключились из ярости в энтузиазм: всем льстило осознать себя хозяевами и покорителями как пространства, так и, черт возьми, времени!

– Итак! – Грохот. Тишина. – Есть предложение поставить стрелки часов…

– А у меня без стрелок! – пропищала бесполая джинса, свесив ножки с крыши троллейбуса: – Электронные!.. (Смех.)

– Кто такой бедный, что и стрелок нет – обходись цифрами! (Смех. Инстинкт самосохранения и здравомыслия брал верх – отходили…) Есть другие предложения?

– Есть! – Поставим на два часа – обеденный перерыв.»

«Четверть шестого – конец работы!»

– Раз!..

Миллионы рук с часами поднялись к глазам.

– Два!..

Миллионы пальцев коснулись ребристых головок и кнопок…

– Момент, момент! – стареющий запущенный юнец, эдакий диссидентский тип дворника-интеллигента, вскарабкался на фургон и тащил мегафон к себе. Рослый вождь оттолкнул его, но железо под тяжестью прогнулось и спружинило, окно сыпануло крошками под неверной ногой – он провалился косо, и люмпен-интеллигент, очочки проволочные разночинские, завладел аппаратом.

– А куда вы, собственно, торопитесь? – с циничной рассудительностью повесил он вопрос.

– Еще не наторопились? Соскучились? – спросил он.

– Второго такого случая, надо полагать, не будет, – сказал он.

– Вот и давай вам после этого последний шанс. – Скосоротился.

Тусклым блеском надавливала линия пластиковых щитов.

Тяжелый моторный рык придвигался об Обводного.

– Да кто его дал-то?!

– А я откуда знаю? А тебе какая разница?

Упоминание о последнем шансе, хоть и неизвестно откуда, и неизвестно зачем, но и упустить – так, сразу, тоже знаете… – заставило слушателей задуматься.

Тем временем вождь высвободился и вцепился было в мегафон, но давно отдышавшийся милицейский капитан усмотрел, наконец, для себя дело и сдернул его за полу серого макинтоша вниз. «Плюрализм так плюрализм, – пропыхтел он. – Слово имеет следующий оратор».

– Спасибо, – вежливо сказал люмпен. – А может, уж и время тоже кончилось, – сказал он.

– Как это? А что теперь?