Рассказы

Война шла третий год. Готовясь к наступлению под Курском, гитлеровцы стянули сюда лучшие авиационные эскадры с других фронтов. Была создана группировка ночной бомбардировочной авиации, которая совершала налеты на военно-промышленные центры страны — Ярославль, Горький, Саратов… Немецко-фашистское командование всячески скрывало базирование своей авиации. Самолеты нередко взлетали с одного аэродрома, а приземлялись на другой. Заправившись, иной раз улетали в глубокий тыл. Большое число технических подразделений было брошено на создание ложных аэродромов.

В июне советское командование провело воздушную операцию по разгрому вражеской авиационной группировки. Операция осуществлялась по указанию Ставки. В ней приняла участие и авиация дальнего действия. Ее экипажи вели разведку аэродромов противника, блокировали их, наносили по ним массированные удары.

И вот в один из таких дней командир полка Дмитриев сказал: «Приказано найти аэродром, откуда гитлеровцы совершают налеты на наши военно-промышленные центры…»

Чтобы найти место базирования вражеских бомбардировщиков, решено было выследить их ночью на маршруте и лететь вместе с ними; потом вызвать соединение своих тяжелых кораблей; а когда самолеты противника совершат посадку — нанести по ним удар. Кому принадлежит этот дерзкий замысел, никто не знал.

Первые экипажи возвращались на аэродром ни с чем, нервничали. Теперь неудача постигла майора Бочкарева. Среди летчиков пошли всякие разговоры.

— У неба ни стен, ни потолка — мыслимо ли в темноте отыскать самолет…

— Фашист на то и рассчитывает — ночь все покроет.

— Ночь что… На рассвете попробуй. Фрицы пучат глаза, а ты у них как на привязи. Западня получается…

— Западня — чепуха. Удержаться бы в темноте… Бочкарев не смог. Час шел и… потерял…

Журавлев в разговор не вступал. Но когда вспомнили комэска, почувствовал в груди саднящую боль. И не сдержался:

— Зубами надо вцепиться! Зубами!

Летчики не заметили, как в сопровождении командира полка и комэска Бочкарева к штабу подошел генерал. Услыхав горячившегося Журавлева, остановился:

— А, старый знакомый…

Не хотел Бочкарев такой встречи. Он был хмур и смотрел на Журавлева холодно.

«Старый знакомый…» Прославил он эскадрилью, куда уж дальше! Только не та эта слава. Поволновался тогда Бочкарев за него — всю ночь проходил на стоянке, все ждал: «Может, вернется Журавлев, может, ничего страшного не случилось?»

В ту ночь на маршруте встал грозовой фронт. Корабли по приказу с земли вернулись на базу. И только о судьбе экипажа Журавлева никто не знал до самого утра. Когда Журавлев вернулся, комэск сказал лишь одну фразу: «Ну ты и начудил». А когда стали известны подробности полета, не знал — ругать или хвалить.

Начали водить Журавлева по начальству.

— Почему сразу не вернулись, товарищ лейтенант? — спрашивал генерал.

Журавлев делал удивленные глаза, пожимал плечами, отвечал, будто ничего и не случилось:

— Задание выполнили. Отбомбились по цели.

— Это в такую-то погоду?

— В самый раз — фрицы не ждали…

— Выходит, у вас радист никуда не годится.

— Радист — зверь! — горделиво отвечал Журавлев.

— Зверь, а радиограмму о возвращении не принял.

Журавлев молчал, переступал с ноги на ногу. Даже голос у него сник:

— Это я, товарищ генерал… Рацию гроза вывела из строя, а я решил лететь без связи. Просто не представлял себе, как это вернусь с бомбами, не сбросив их на гитлеровцев.

Генерал вспыхнул, порывисто встал, развел в стороны руки, будто хотел обнять летчика. Но тут же взгляд его посуровел. Остывая и как бы борясь с самим собой, генерал сухо предупредил:

— За такое наказывать надо…

И вот Журавлев снова с глазу на глаз встретился с ним.

— А кто штурман у вас, Журавлев? — спросил генерал. Журавлев повеселел. Уж если генерал спрашивает о штурмане, верно, думает — не послать ли его экипаж?

Радовался Журавлев, когда штурманом к нему назначили Турина. Только не догадывался, что назначили неспроста. Молодому и горячему летчику Бочкарев дал штурмана, который прошел огни и воды.

После полета без связи Турин не постеснялся прямо сказать Журавлеву:

— Вот что, Миша, иди к командиру эскадрильи и доложи, что летать со мной не хочешь.

— Ты что, Леня?

— А то. За тебя не хочу краснеть. Сегодня ты летал, считай, без радиста, завтра тебе не нужен будет штурман. Что же это получается — каждый сам по себе, что ли?

Журавлев на штурмана не обиделся. Спокойный и рассудительный Турин ему нравился. В полете нем. Колдует молча над картой в своей кабине, а глядишь — корабль выведет в заданную точку, цель поразит точно, в назначенное время и на аэродром до тумана поспеет. До войны Турин был учителем, преподавал в младших классах. Бочкарев не раз слышал, как в минуты откровения тот говорил о своей мечте: «Разобьем фашистов — вернусь к своим первоклашкам».

Турин был сбит, полгода партизанил, а вернулся — зачислили в экипаж к молодому командиру. Журавлев готов с ним летать на любое задание. Сейчас, когда генерал спросил о штурмане, Журавлев, воодушевляясь добрым предчувствием, бодро, с надеждой ответил: