Рассказы

На рассвете Инна села на велосипед и поехала в село за хлебом. Вова и Дима красили сарай, Анатолий оставался в доме; на столе дожидались стакан молока, ломоть сыра и кусок хлеба. Миша позавтракал без аппетита – ночь выдалась нервная, душная, раскладушка досталась продавленная, сны приходили нехорошие. Все утро ушло на возню с машиной. Ни запах леса, ни солнце, ни живописное хозяйство Анатолия уже не радовали. В чем суть поломки, Миша так и не понял, хоть и провел несколько часов, то копошась под крышкой капота, то листая авторитетную книгу «Иномарки». К обеду, когда Миша совсем устал и отчаялся, вернулась Инна, и с первого же взгляда Миша заподозрил неладное.

– Что-то случилось? Инна кивнула, не глядя. Позвала, обращаясь к раскрытому окну на втором этаже:

– Толя! Толь! Хозяин высунулся до пояса:

– Что?

– У Прокофьевны инфаркт, – буднично сообщила Инна. – Похороны завтра. Из-за сарая вышли одинаковые Вова и Дима в одинаковых белых майках, только у одного в руках была малярная кисть, а у другого – валик.

– Как же так? – беспомощно спросил Миша. После слов Инны прошла уже целая минута, и считать, что ослышался, больше не имело смысла.

– Ай-яй-яй, – сказал, кажется, Вова. – Жалко. Анатолий, ни слова ни говоря, прикрыл шторы. Через несколько секунд его высоченная фигура обнаружилась на пороге.

– В котором часу похороны?

– В два, – сказала Инна.

– Так, – сказал Анатолий. Миша закрыл капот. Побрел к дому, сел на краешек скамьи.

– Так, – повторил Анатолий. – Ты с невесткой ее говорила насчет поминок?

– Да, – Инна кивнула. – Продуктов не надо. Денег я дала.

– Она что, болела? – не к месту спросил Миша. Анатолий вздохнул:

– Да нет, здоровая баба, ты же видел. Жизнь – такая штука… Тачку свою починил?

– Нет, – сказал Миша тихо. – Я вообще не знаю, что с ней. Все в порядке, а не заводится… Я думал помощи попросить, ну, у водителя какого-нибудь, механизатора…

– Организуем тебе механизаторов. Ладно, давай обедать. И сели за стол. Разговор сперва был все о Прокофьевне – какая она была славная тетка и как ее родственники теперь будут делить наследство. Оказывается, младший сын Прокофьевны уже три месяца сидел в тюрьме, и приближался суд, и, по всему выходило, что парню впаяют по первое число. Пьяная драка со смертельным исходом. От Прокофьевны разговор свернул на хозяйственные темы; реплики раздавались все реже, под конец обеда слышно было только звяканье вилок да сипение закипающего чайника. Миша гонял мух, кружившихся над столом, и тупо думал о том, что еще вчера вечером Прокофьевна сидела на этой вот скамейке, напротив. И обещала помочь Мише с машиной. И еще думал, что любой ценой нужно добираться до телефона и дозваниваться Юльке и маме. Потому что скрыть «приключение» уже не удасться, они будут ждать его уже сегодня вечером. Плохо. С маминым-то сердцем, с Юлькиной фантазией… После обеда Анатолий неожиданно позвал всех к себе. В его комнате обнаружилась видеодвойка «Панасоник»; расставили скрипучие стулья, уселись перед экраном, и хозяин вытащил из старого комода кассету с суперновым голливудским боевиком, отчего у Миши сам собой разинулся рот – фильм считался еще не дошедшим до проката. Каким образом кассета попала в комод к Анатолию, оставалось только гадать. Близнецы смотрели кино по-детски азартно, Инна – равнодушно, а хозяина Миша не видел, потому что он, как самый высокий, сидел у Миши за спиной. Наконец, изрядно потрепанные герои остались наедине, и на фоне их затянувшегося поцелуя по экрану поползли титры.

– Класс, – сказал Дима. Вова потянулся, хрустя суставами. Миша вспомнил, где он находится и в каких обстоятельствах, и на душе у него сделалось сумрачно.

– Спасибо, – он поднялся. – Ну, я в село схожу, пока светло, может быть, договорюсь с кем-нибудь, чтобы машину посмотрел…

– Сегодня уже ничего не будет, – Анатолий отдернул штору, впуская в комнату умиротворенное вечернее солнце. – Сегодня все уже пьяные, за упокой пьют.

– А… – только и смог сказать Миша. – А… мне еще позвонить надо.

– С почты, – сказала Инна. – Только почта до четырех. Ты уже опоздал.

* * *