Рассказы

— Нет, ты испугался, — сказала Кэдди. — Ты струсил еще хуже, чем Фрони. Хуже всякого негра.

— Никто с ним ничего не может сделать, — сказала Нэнси. — Он говорит, что я в нем беса разбудила, и теперь он не успокоится, пока не…

— Ну ладно, — сказал отец, — ведь он уехал. Теперь тебе нечего бояться. С белыми только не надо путаться.

— Как это — путаться? — спросила Кэдди. — С какими белыми?

— Не уехал он, — сказала Нэнси. — Я чувствую, что он здесь. Вот тут, в переулке. Слышит, что мы говорим, каждое словечко. Спрятался где-нибудь и ждет. Я его не видела, да и увижу только один-единственный раз с бритвой в руке. Он ее носит на веревочке на спине под рубашкой. И когда увижу, так даже не удивлюсь.

— Вовсе я не испугался, — сказал Джейсон.

— Если бы ты вела себя как следует, ничего бы и не было, — сказал отец.

— Но теперь все прошло. Он теперь, вероятно, в Сент-Луисе и уже нашел себе другую жену, а о тебе и думать позабыл.

— Ну, если так, — сказала Нэнси, — так пусть же я об этом ничего не знаю. А не то я до него доберусь, будьте покойны! Попробуй он только ее обнять, я ему руки отрублю! Я ему голову отрежу, я ей брюхо распорю, я…

— Тсс! — сказал отец.

— Чье брюхо, Нэнси? — спросила Кэдди.

— Вовсе я не испугался, — сказал Джейсон. — Хочешь, я один пройду по переулку?

— Да, как же! — сказала Кэдди. — Ты бы сюда и носа без нас не сунул!

II

Дилси все хворала, и мы каждый вечер провожали Нэнси. Наконец мама сказала:

— До каких же пор это будет продолжаться? Я каждый вечер буду оставаться одна пустом доме, а ты будешь провожать трусливую негритянку?

Для Нэнси положили тюфяк в кухне. Раз ночью мы проснулись от какого-то звука — не то пенья, не то плача, доносившегося из темноты под лестницей. У мамы в комнате был свет, и мы услышали, что отец вышел в коридор, потом прошел на черную лестницу; мы с Кэдди тоже побежали в коридор. Пол был холодный. Пальцы на ногах у нас поджимались от холода, мы стояли и прислушивались к звуку. Это было как будто пенье, а как будто и не пенье — у негров иногда не разберешь.

Потом он затих, и мы услышали, что отец стал спускаться по лестнице, и мы тоже подошли и остановились у перил. Потом опять начался этот звук, уже на самой лестнице, негромко, и на ступеньках возле стены мы увидели глаза Нэнси. Они светились, как у кошки, словно у стены притаилась большая кошка и смотрела на нас. Когда мы сошли на несколько ступенек, она перестала издавать этот звук, и мы стояли там, пока, наконец, из кухни не вышел отец с револьвером в руке. Он вместе с Нэнси сошел вниз, потом они вернулись, неся нэнсин тюфяк.

Его разостлали у нас в детской. Когда свет в маминой комнате погас, опять стали видны нэнсины глаза.

— Нэнси! — шепнула Кэдди. — Ты не спишь, Нэнси?

Нэнси что-то прошептала, я не разобрал что. Шепот пришел из темноты, неизвестно откуда, словно родился сам собой, а Нэнси там и не было; а глаза были видны просто потому, что еще на лестнице я очень пристально на них смотрел и они отпечатались у меня в зрачках, как бывает, когда посмотришь на солнце, а потом закроешь глаза.

— Господи! — вздохнула Нэнси. — Господи!

— Это Иисус там был? — прошептала Квдди. — Он хотел забраться в кухню?

— Господи, — сказала Нэнси. Вот так: (Госссссссподи!..), — пока ее шепот не погас, как свеча или спичка.

— Ты нас видишь, Нвнси? — прошептала Кэдди. — Ты тоже видишь наши глаза?

— Я всего только негритянка, — сказала Нэнси. — Господь знает, господь зкает…

— Что там было на кухне? — прошептала Кэдди. — Что это хотело войти.

— Господь знает, — сказала Нэнси. — Господь знает. — Нам были видны ее глаза.

Дилси выздоровела. Она принялась готовить обед.

— Ты бы еще денек полежала, — сказал отец.

— Зачем это? — сказала Дилси. — Полежишь еще денек, так тут камня на камне не останется. Ну, уходите отсюда, дайте мне мою кухню привести в порядок.

Ужин тоже готовила Дилси. А вечером, как раз в сумерки, на кухню пришла Нэнси.

— Почем ты знаешь, что он вернулся? — спросила Дилси. — Ты ведь его не видела?

— Иисус — черномазый, — сказал Джейсон.

— Я чувствую, — сказала Нэнси, — я чувствую, что он спрятался там, во рву.

— И сейчас? — спросила Дилси. — Сейчас он тоже там?

— Дилси тоже черномазая, — сказал Джейсон.

— Ты бы съела чего-нибудь, — сказала Дилси.

— Я ничего не хочу, — сказала Нэнси.

— А я не черномазый, — сказал Джейсон.

— Выпей кофе, — сказала Дилси. Она налила Нзнси чашку кофе. — Ты думаешь, он сейчас там? Почем ты знаешь?

— Знаю, — сказала Нэнси. — Он там, ждет. Недаром я с ним столько прожила. Я всегда знаю, что он сделает, еще когда он и сам не знает.

— Выпей кофе, — сказала Дилси.

Нэнси поднесла чашку ко рту и подула в нее. Рот у нее растянулся, как резиновый, губы стали серые, словно она сдунула с них всю краску, когда стала дуть на кофе.

— Я не черномазый, — сказал Джейсон. — А, ты черномазая, Нэнси?

— Я богом проклятая, — сказала Нэнси. — А скоро я никакая не буду. Скоро я уйду туда, откуда пришла.

III

Она стала пить кофе. И тут же, пока пила, держа обеими руками чашку, она опять начала издавать этот звук.